Шрифт:
Закладка:
– Да, – сказал Найтингейл, – ваше рассуждение совершенно справедливо, и боюсь даже, что я дал обещание, о котором вы говорите.
– И после этого признания вы можете колебаться хотя бы минуту?! – воскликнул Джонс.
– Рассудите, однако, друг мой, – отвечал Найтингейл, – я знаю, вы человек чести и никому не посоветуете поступать противно ее правилам. Даже если бы не было других препятствий, могу ли я с честью вступить в брак после этой огласки ее позора?
– Несомненно! Этого даже требует от вас истинная честь, которая есть та же доброта. Раз у вас есть на этот счет колебания, давайте разберем вопрос повнимательнее. Разве совместимо с честью обмануть ложными уверениями молодую женщину и ее семейство и таким способом предательски похитить у нее невинность? Разве совместимо с честью сознательно, умышленно и даже коварно погубить человека? Разве совместимо с честью лишить девушку доброго имени, спокойствия и, вероятно, самой жизни, зная, что она существо кроткое, беспомощное и беззащитное, что она любит вас, только вами и дышит, готова умереть за вас, что она слепо поверила вашим обещаниям и принесла в жертву своему доверию все самое для себя дорогое. Разве может честь хоть на минуту примириться с такими предположениями?
– Здравый смысл служит порукой правильности ваших слов, – отвечал Найтингейл, – но вы хорошо знаете, что свет смотрит на вещи совершенно иначе: если я женюсь на шлюхе, хотя бы на своей собственной, мне стыдно будет показаться на глаза людям.
– Скажите лучше, как вам не стыдно, мистер Найтингейл, называть ее таким нехорошим словом? – возразил Джонс. – С той минуты, как вы обещали жениться на ней, она сделалась вашей женой, и если согрешила, то больше против благоразумия, чем против нравственности. И что такое свет, которому вам стыдно будет показаться на глаза, как не скопище подлецов, глупцов и развратников? Простите, если я скажу, что стыд этот проистекает из ложной скромности, сопровождающей, как тень, ложную честь… Но я твердо уверен, что всякий здравомыслящий и добрый человек похвалит и одобрит ваш брак. Но положим, все вас осудят, – разве, друг мой, не оправдает вас ваше собственное сердце? Разве горячее, восторженное чувство, испытываемое нами при совершении честного, благородного, великодушного, милосердного поступка, не доставляет душе более высокого наслаждения, чем незаслуженная похвала миллионов? Сопоставьте мысленно последствия вашего отказа и согласия жениться. Представьте себе бедную, несчастную, доверчивую девушку, умирающую на руках измученной матери. Прислушайтесь, как в предсмертной агонии шепчет она ваше имя, как сокрушается, не произнося ни одного упрека по поводу жестокого поступка, приведшего ее к гибели. Вообразите положение матери, обезумевшей от горя и, может быть, даже неспособной перенести потерю любимой дочери. Вообразите ее сестренку, оставшуюся беспомощной сиротой, и, запечатлев в уме все эти образы; вспомните, что вы – вы сами – причина катастрофы, постигшей это несчастное, беззащитное, но заслуживающее всяческого уважения семейство. С другой стороны, представьте, что вы их избавляете от всех этих бедствий. Подумайте, с какой радостью, с каким восторгом бросится эта милая девушка в ваши объятия, какой румянец заиграет опять на побледневших щеках, как загорятся потухшие взоры, как учащенно забьется измученное сердце! Вообразите ликование матери, всеобщую радость. Подумайте только: один ваш поступок осчастливит целое семейство. Сопоставьте обе эти картины – и я, право, жестоко ошибся в моем друге, если он будет долго колебаться: погубить ли ему безвозвратно этих несчастных или же одним великодушным, благородным поступком исторгнуть их из бездны горя и отчаяния и поднять на вершину доступного человеку счастья. Присоедините сюда еще один довод: что этого требует от вас долг, что бедствия, от которых вы избавите несчастное семейство, сами же вы по собственной воле навлекли на него.
– Ах, друг мой, вовсе не нужно столько красноречия, чтобы заставить меня это почувствовать! – воскликнул Найтингейл. – Мне от души жаль бедную Нанси, и чего бы только я ни дал, чтобы между нами никогда не было близких отношений. Поверьте, мне стоило огромной борьбы написать жестокое письмо, наделавшее столько бед в несчастной семье. Если бы все зависело от меня, я женился бы на ней хоть завтра, – ей-богу, женился бы! Но вы легко поймете, что добиться на это согласия у моего отца – вещь невозможная, тем более что он уже отыскал для меня другую невесту и завтра же мне приказано быть у нее.
– Я не имею чести знать вашего отца, – сказал Джонс, – но, положим, его удастся уговорить, – сами-то вы согласитесь прибегнуть к единственному средству спасти этих несчастных?
– О, с такой же охотой, как если бы речь шла о моем собственном счастье, – отвечал Найтингейл, – потому что я не найду его ни с одной женщиной, кроме Нанси!.. Ах, друг мой, если бы вы знали, что я перечувствовал за эти двенадцать часов из-за моей бедняжки, вы, наверное, пожалели бы не одну только ее. Любовь влечет меня только к ней; а если у меня и были кое-какие сомнения, продиктованные ложно понятой честью, то вы их совершенно рассеяли. Ах, если мне удастся добиться согласия у отца, счастье мое и моей Нанси будет полным!
– В таком случае я берусь его уговорить, – сказал Джонс. – Только вы, пожалуйста, на меня не сердитесь, в каком бы свете ни представил я ему это дело. Все равно ведь вы его долго не могли бы от него скрыть: такие вещи, когда они выходят наружу, – как это, к несчастью, уже случилось, разглашаются с молниеносной быстротой. Кроме того, стрясись тут беда, – чего я серьезно опасаюсь, если немедленно не будут приняты меры, – о вас пойдут звонить по городу такое, что и отцу вашему обидно будет, если в нем есть сколько-нибудь чувства. Так скажите мне, где я могу найти его, и я, не теряя ни минуты, иду к нему, а вы тем временем совершите благородный поступок – посетите Нанси. Вы убедитесь, что я ни капельки не преувеличил, рисуя вам картину отчаяния этого семейства.
Найтингейл немедленно согласился на предложение Джонса. Он сообщил ему адрес отца, а также адрес кофейни, где всего вероятнее можно было застать его, потом минуту поколебался и сказал:
– Вы затеваете невозможное, дорогой Том. Если бы вы знали моего отца, вам никогда не пришло бы в голову добиваться у него согласия… Постойте, разве такой вот способ… предположим, вы ему скажете,
