Шрифт:
Закладка:
Вскоре с двумя стульями вернулся Стеклов.
– Ну, женсовет, вам слово, – сказал Берсенев, обнимая жену.
– Сереж, ты, главное, не расстраивайся. Я знаю, у тебя все будет хорошо, – сказала Татьяна. – И ты верь. Не зря говорится: нет худа без добра. Нас не забывай, звони. Удачи тебе.
– Спасибо, Танюш. Даже если захочу – не забуду уже.
– А сильно соскучишься – в гости приезжай.
– Ну, теперь, как говорится, лучше вы к нам. – Друзья со смехом звонко ударили стаканами.
Татьяна начала резать пирог. Сергей встал, поставил на плиту чайник. Юрий взял гитару, одиноко стоявшую в углу, и начал что-то наигрывать, потом ударил по струнам:
– Споемте, друзья! Не будем печалиться!
Через несколько часов компания начала расходиться. Задержались только Леонид и Берсенев с Татьяной. Сергей добавил Тане чаю, и она, увидев прихватку, связанную его бывшей женой, спросила:
– Как же у вас с Янкой теперь?
Стеклов как будто не слышал.
– А ответом вам, сударыня, будет сия композиция, – сказал Берсенев и затянул:
Ну, быстрей несите, кони!
Обгоните-ка тоску.
Мы найдем себе другую
раскрасавицу жену…
– Вообще-то я не вас спрашивала, сударь.
Взглянув на Татьяну, Сергей сказал:
– Никак, Тань. У нее своя жизнь, у меня своя. Так бывает. Зла друг на друга не держим. Уходить надо тоже вовремя. Ну, была бы она сейчас здесь, а потом всю жизнь проклинала бы меня, что я ей судьбу сломал, молодость украл или еще что-нибудь в этом духе. А я никого неволить не хочу. Не только ее, а вообще, любого, кто со мной связан. Никого и ни в чем.
– Знаешь, я себя все равно почему-то виноватой чувствую: все-таки я вас свела, если откровенно говорить.
– Брось. Ты свела – жизнь развела. Ты же не ясновидящая! Кто знал, что так выйдет?
Все молчали.
– Ты ночевать-то где будешь? – спросила Татьяна.
– Здесь. Где ж еще?
– Ну еще чего! В пустой квартире, на сумках, как беженец. Пойдем к нам.
– Ничего страшного, я не принц. К тому же, будешь ты сейчас среди ночи стелить мне, детей будить.
– А пойдем ко мне, Серега, вспомним молодость, – сказал Леонид. – Светка все равно к родителям уехала пока. Ну чего ты, в самом деле, будешь здесь куковать. Тань, убирайте со стола – выдвигаемся!
И не слушая возражения Стеклова, Леонид встал, прошел в комнату и вернулся оттуда уже с сумками.
После недолгого сопротивления Сергей сдался.
* * *
Когда Стеклов проснулся, Леонида уже не было. Сергей умылся, не спеша позавтракал и пошел сдавать свою бывшую жилплощадь: ему на утро было назначено время контрольного осмотра квартиры.
Ровно в половине десятого он встретился с суровой, вида классной дамы института благородных девиц, женщиной. Сергей остался стоять в прихожей, пока она осматривала квартиру. Через несколько минут она вышла к нему, забрала ключи и выдала бланк о сдаче квартиры.
С делами было покончено. Больше его ничто не держало в этом краю.
До отъезда еще оставалось порядочно времени: поезд был вечерний, и Сергей решил зайти на корабль, попрощаться с командиром и сослуживцами.
С самого утра было пасмурно, а теперь еще и легкий туман спустился. Не разглядев в белой завесе приближающегося человека, вахтенный у трапа настороженно крикнул в это молоко:
– Стой! Кто идет?!
– Свои, Анисимов, – у знал его по голосу Сергей, – капитан-лейтенант Стеклов.
– Здравия желаю, Сергей Витальевич, – улыбнулся тот, когда он подошел.
– Здорово. Как дела?
– Лучше всех.
– Молодец. Командир на борту?
– Да. Злой чего-то, правда.
– Понятно… – Стеклов легко взбежал на трап, привычным движением отдал воинское приветствие на флаг и исчез в рубочной двери.
Первым делом решил зайти к командиру. Он постучал в дверь командирской каюты.
– Да, – донесся слегка раздраженный голос.
– Разрешите?
– А, это ты. Проходи, проходи. С чем пожаловал?
– Попрощаться зашел и спасибо сказать за участие.
– Ладно, будет. Это все мелочи. – Они несколько секунд смотрели друг на друга. – Ну, Сергей Витальевич, – сказал командир, протягивая ему руку, – и тебе спасибо за службу. Жаль, конечно, что так вышло. Большие надежды у меня на тебя были… Даст бог, и там все сложится, только ты уж больше старших офицеров не бей, потерпи хотя бы первое время.
Стеклов залился краской.
– А вы своему другу рассказали о случившемся?
– Нет. Посчитаешь нужным – сам расскажешь. Ну, бывай, – и командир еще раз крепко пожал руку Сергея.
– Товарищ командир, отпустите сегодня Берсенева с Сотниковым пораньше вечером: они меня на вокзал проводят.
– Вот уж святая троица, – усмехнулся командир. – Ладно, отпущу.
– Спасибо.
Перед уходом Стеклов зашел в штурманскую рубку. Там был один лишь сменивший его Серов.
– Что, Виктор, вникаешь? – спросил Сергей, увидев разложенную документацию и карты.
– Потихоньку. Привет.
– Здорово.
– А ты чего?
– Да так, со своими попрощаться зашел, – сказал Сергей, взял гарнитуру внутренней связи и вызвал гиропост.
– Есть! – ответил на том конце старший мичман Востриков.
– Максим Леонидович, приветствую! Узнал?
– Да, Сергей Витальевич. Здравия желаю.
– Леонидович, собери боевую часть, я сейчас подойду.
– Есть.
В гиропосту Стеклов по привычке, взглядом быстро проверил людей. Все были в сборе и выжидающе смотрели на него.
– Что ж, товарищи, закончилась наша совместная служба, – сказал Стеклов. – Всех благодарю… Удачи вам в дальнейшем и всего хорошего. – Он помолчал, потом улыбнулся: – Ну, и меня не поминайте лихом.
Много добрых слов было сказано и ему. Сергей видел: его подчиненным действительно жаль, что он их покидает. Даже те несколько человек, которых ему приходилось, иногда в жесткой форме, наставлять на путь истинный, с чувством пожали ему руку.
Сергей вышел на пирс, сошел на берег и обернулся, внимательно посмотрел на лодку, нахохлившиеся, словно воробьи в ненастную погоду, сопки. Прислушался к себе в напрасном ожидании каких-то чувств: радости или грусти, воодушевления или подавленности, злобы или обиды, наконец. Он не знал, каких именно, но думал, что в такие моменты чувства обязательно обостряются. Нет, в происходящее никак не верилось, а потому и сердце билось совершенно ровно.
Погода стала портиться, накрапывал дождь. Сергей направился домой, ждать Леонида – ехать собирались на его машине.
В квартире он аккуратно снял мокрый плащ, прошел на кухню и поставил чайник. До отъезда было четыре с лишним часа. Так странно и непривычно было ему в последние дни бродить без дела, как неприкаянному, наблюдая, как другие с озабоченными лицами спешат либо на службу, либо со службы. Он вообще не мог долго проводить время, ничем не занимаясь.