Сердце заколотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Голова пошла кругом. Ноги отказывались держать тело.

— Шарик, куда же ты? Зачем же ты меня оставляешь? — старик упал на колени и посмотрел вслед, исчезнувшей за домом, собаке.

Старик вытер с глаз, то ли слезы, то ли воду, не разберешь уже. Дождь стучал по мостовой, барабанил по подоконникам окон.

— Дружочек, что ж ты так? — старик упал на асфальт.

Исхудалые стариковские плечи затряслись от рыданий. Сердце старика сжалось от боли, закололо, да так, что старику стало трудно дышать. Поднявшись на колени, старик схватился за сердце и пробормотал:

— Неужто это конец? Неужто моя жизнь уходит вместе с тобой?

Превозмогая боль, не обращая внимания на воду, заливающую глаза, старик поднялся на ноги и закричал:

— Шарик… Шарик…

* * *

— Шарик, Шарик, — закричал старик и проснулся.

Сердце колотилось. Кровь стучала в висках. Старик набрал побольше воздуха в грудь и медленно выдохнул, затем оперся на руки и сел. Рядом, свернувшись клубком, спал Шарик.

— Это всего лишь был кошмар, — сказал старик. — Всего лишь кошмар. Успокойся. Рядом Шарик твой. Рядом.

Старик снова набрал воздух в грудь и выдохнул, после чего осмотрелся. Сквозь тучи на мгновение выглянуло солнце и засверкало на поверхности реки. Налетел прохладный ветерок и зашевелил волосы на голове у старика. Издалека, должно быть с трассы, несся шум, издаваемый машинами.

Старик посмотрел на часы. 7:21.

— Перекусим Шарик и пойдем дальше, — пробормотал старик и потянулся к кульку.

Старик собрался было разбудить Шарика, но передумал, решив, что пусть собака поспит, пока он будет кушать. А потом, когда придет время двигаться, вот тогда он и разбудит собаку.

Старик достал из кулька остатки еды и быстро перекусил, доел остатки хлеба и допил кефир в бутылке. Затем, бросив пустую бутылку в кулек, он поднялся на ноги и принялся за сборы. Правда, сборы были недолгими, уложить пальто, на котором он провел ночь в кулек, не заняло много времени.

— Ну, давай, дружок, просыпайся, — старик наклонился к Шарику и погладил того по голове. — Потом поспишь. Доберемся до города, там и поспишь. Давай, вставай, соня.

Шарик никак не отреагировал на слова старика. Он все так же лежал, свернувшись в клубок и спрятав морду под хвост.

— Что ж ты вставать не хочешь, соня? — старик улыбнулся и легонько потрусил тело собаки. — Подъем, дружок, подъем. Не добудишься тебя никак.

С запозданием старик понял, что что-то не так. И это не так проявлялось не только в том, что Шарик никак не реагировал ни на слова, ни на тряску. Но вот в чем еще, старик никак не мог сообразить.

Тревожное предчувствие закралось в сознание старика.

— Шарик, — пробормотал он и сильнее тряхнул тело собаки. — Шарик.

На какой-то миг старик дольше задержал руку на теле собаки, осознание вспышкой вспыхнуло в сознании. Тело собаки было холодным. Холодным!!!

— Шарик? — прошептал старик. — Дружочек, просыпайся.

Старик снова тряхнул тело собаки, теперь намного сильнее, чем прежде. И опять безрезультатно. Сон собаки был глубок, очень глубок. Старик упал на колени возле собаки и положил руку ей на голову. Змеей в сознание просочилась мысль, от которой старику сделалось дурно.

«Его дружочек был мертв. Мертв!!!»

— Шарик, ты слышишь меня? — голос старика задрожал, слезы, готовые ринуться водопадом, застыли в глазах. — Проснись, прошу тебя.

Старик провел рукой по телу собаки, не желая мириться с мыслью, устроившей хаос в его сознании. Этого не может быть. Шарик спит и сейчас он почувствует руку старика на своем теле и проснется.

— Это всего лишь сон, — пробормотал старик. — Сейчас я проснусь и пойму, что это всего лишь плохой сон.

Старик забрал руку с тела собаки и закрыл глаза. Спустя мгновение он открыл их и снова положил руку на тело собаки, словно желая убедиться в том, что тело теплое и Шарик спит. Но нет, тело все также было холодным, слишком холодным, чтобы быть живым.

Слезы ринулись из глаз старика. Старик упал на тело собаки и зарыдал. Шарик оставил его, оставил, чтобы никогда не вернуться. Старик зарылся лицом в шерсть собаки и поливал ее горячими слезами. Сердце кололо, тело ломило, боль в желудке ожила и грозила заполнить собой все тело, но старик не обращал на это никакого внимания, забывшись в своем горе.

— Что ж ты оставил меня, братишка. Как же я теперь буду без тебя? — шептали губы.

В вышине раздался удар грома. Капли дождя забарабанили по земле. Казалось, мир оплакивал вместе со стариком его утрату. Когда же слез не осталось, старик лег рядом с телом собаки и замер. Отстраненный взгляд блуждал по телу собаки. В голове возник хаос, мысли встрепенулись, словно стадо потревоженных оленей, и пустились наутек, в глухие дебри подсознания. Хаос сменился пустотой, черной, глубокой и тревожной.

Час прошел, два, но старик по-прежнему лежал возле собаки. Дождь барабанил по телу, вода стекала по лицу и падала на землю. Старик промок. Одежда намокла и прилипла к телу. Налетевший ветер заставил тело старика дрожать от холода. Но если тело старика реагировало на окружающий мир, то разум заволокла пелена печали и скорби, отрешенности и безразличия. В отличии от тела, находящегося в этом мире, мысли старика унеслись в далекое прошлое. Вместо безжизненной равнины перед глазами старика проносились давно забытые видения: маленький грязный щенок в руках его сына Сашки, которого тот только принес с улицы, разодранные тапочки Надюши, лужи собачьей мочи по всей квартиры, ссоры с женой из-за щенка. Далекие воспоминания стали ближе, обрели яркость и четкость, отчего стало еще больнее.

Из глубин подсознания выплыли мысли, от которых старик хотел бы избавиться как можно быстрее, но не мог. Словно похоронный звон метались они в голове старика, заставляя его сердце разрываться от горя: воспоминания были частью прошлого, им никогда не суждено обрести плоть и кровь, и Шарик тоже стал частью прошлого, частью, о которой также скоро останутся одни лишь воспоминания. Прошлое не вернешь, не воскресишь. Когда оно умирает, то умирает навсегда. Оно не есть часть реального мира, оно часть мира воспоминаний, иллюзий, часть мертвого мира.

Оцепенение прошло. Старик протер покрасневшие глаза, смахивая с них остатки слез, и поднялся с земли. Он учил людей не думать о прошлом, дать ему покой и не тянуть в настоящее. Так и он должен поступить. Что произошло, то произошло. Изменить ничего