Голос Акрадия гремел как водопад, с таким звуком разбиваются о скалы корабли.

– Сын Морока, ты, наконец, решил склониться передо мной? Осознал свою ничтожность и бесполезность сопротивления? Заставишь ли ты Морок работать на мою цель?

– Цели нет, – ответил я. – Мы – воплощение переменчивости. Морок велит меняться и менять. Нельзя останавливаться, обрывать поток возможностей. Да, в этом нет цели. Ничего нет. Мы все – ничто.

– Рихальт, ты несешь чушь, – сказала парящая рядом Ненн.

Акрадий не видел ее, не чувствовал. Она была проблеском моей прежней жизни, явившимся, чтобы доставать меня. Я не обратил на Ненн внимания, ибо стал чем-то заметно большим, чем в любые другие времена.

– Есть только одна истинная цель – моя, – прошептал Акрадий, каждое его слово прозвучало необычайно веско.

Слепец, он не понимал, что стоит за его словами, не понимал силы Спящего. Акрадий считал себя сверхвластителем, а на деле был такой же марионеткой, как и я. Голосом существа, которое не следовало будить. Впрочем, меня это не волновало. Морок переживет и Спящего. А перемен все равно не избежать.

– У тебя когда-то имелась цель, – прожужжала назойливой мухой Ненн. – Ты потерял ее. Но нужно отыскать.

Странно, ведь Ненн – часть Морока – должна была понимать меня.

– Судьбы нет и цели нет, – заявил я. – Ничто не существует. Мы – всего лишь пыль на ветру.

– Ты глупец, если думаешь так, – возразил Акрадий. – Впустив тебя, Морок ошибся. Он приобрел человеческую хрупкость, ничтожные эмоции, стал пытаться понять, искупить вину. Сын Морока, этого ли хочет твой создатель? Он желает ослабеть?

Я покачал головой, и мою новую огромную сущность сотряс хохот.

– Склонись предо мной, – прорычал Глубинный император. – Ты станешь моим, и Морок тоже. Все станет моим!

Пасть на стенке саркофага раскрылась, оттуда вытянулась нить тошнотворно-розового цвета и поплыла ко мне. Я протянул руку и коснулся этой нити.

Наши с Акрадием миры столкнулись.

Выплеск ненависти был мощнейшим. Пусть Морок и дал мне силу, но самое существо мое задрожало, едва не выброшенное из бытия. Внутри меня сцепились и завизжали, завыли, будто бьющиеся в истерике дети, четыре противостоящие друг другу ненависти.

Я почувствовал, как в укрытой лавой гробнице что-то шевельнулось, пробудилась толика прежнего величия. Ярость старой птицы-падальщика отозвалась во мне. Акрадий и Воронья лапа увидели друг друга ближе, чем когда-либо раньше. Акрадий, словно выжлец, ощерился, зарычал на моего босса. Маска великого, исполненного достоинства бога мгновенно слетела с него.

Третий явился, как нарастающая головная боль, как песчаная буря. Спящий, связанный с Акрадием, лежал совсем близко, под самой поверхностью. Он выжидал, желая вырваться из заточения и развернуться во всей своей мощи. Если Безымянный и Глубинный король были взбесившимися, брызжущими слюной псами, то Спящий походил на медленный неумолимый прилив, готовый все смыть на своем пути.

А еще я ощутил четвертую силу – женщину из золота, отчего-то остающуюся со мной даже спустя столько лет.

Злоба бессмертных, постыдная и мелкая, заставляла их непрестанно ссориться, унося при этом жизни тысяч ни в чем не повинных людей. Моя же злость родилась не из обид и капризов. Она обрушилась на меня растаявшим водопадом, потоком внезапного осознания.

В рычании бессмертных не было силы и магии, только ненависть – жалкая, унылая, опасная для меня не более, чем вздорный котенок. Недобоги, увидевшие друг друга впервые за столетия, шипели, брызгали слюной по всему миру, увечили его. Ничтожества.

– Нет! – воскликнул я, отвергая их.

Зачем они воплощению перемен? Обвившая меня розовая нить лопнула. «Малыши», составлявшие почетную гвардию Акрадия, разлетелась, будто сбитые кегли.

– Теперь мне ясно, кто ты и откуда, – сказал я императору. – Ты – голод, пустота, тянущаяся ко всему живому, но не способная насытиться. Но голод – это ничто, отсутствие сущности. При всей твоей ярости, при всем твоем бахвальстве ты не сможешь меня удержать.

Я скорее хрипел, чем говорил.

– Да, не сможешь! Не смогут и Безымянные.

– Ты не в состоянии противиться мне! – взревел Акрадий.

Его крик летел над пустыней, и драджи, лязгая доспехами, валились на песок, хватались за головы.

– Твои силы исчерпаны! Я – не просто голос. Я – миллион жизней. Я – армия, готовая сокрушить твою последнюю надежду. Ты будешь служить мне! Все будут мне служить!

Угрозы Глубинного короля показались легким летним ветерком.

– Я знаю, чему служить. И уж точно не тебе.

– Ты – ничто! Даже твой господин тебя предал! – завопил ошалевший Акрадий.

Наверное, он уже верил в свое бесконечное могущество, провозгласил его мировым законом. Глубинные короли подчинились ему, да и все остальные тоже. А смертный посмел возразить.

– Воронья лапа – придурок, – заявил я. – Но и он стоит больше, чем ты и вся твоя камарилья.

– Интересно, что бы сейчас подумал Нолл? – глумливо процедил Акрадий. – И что сказала бы Светлая леди про воронью верность?

Я встряхнулся, будто выскочивший из бурного океана пес. Мир за стенами пещеры закружился, перед глазами заплясали огни. Трещины в небе заполыхали от едва сдерживаемого пламени. Морок проходил сквозь меня, наполнял, норовил присвоить – как джиллингов, дульчеров и прочих кошмарных существ, с которыми я так долго боролся. Вот и все, я сделал себя частью безумия. Не пригрезился ли мне разговор с Акрадием, не навеял ли его Морок, дабы еще сильнее привязать меня? За что уцепиться, где отыскать реальность?

Я сидел, уткнув голову в колени, а Морок тек во мне, завладевая рассудком. Вокруг расстилалась черно-красная пустыня. Все направления, куда ни глянь, были северными. Всюду находились возможности и различия, хаотические миазмы ослепительного ничто, способного стать чем угодно согласно вере и воле. По щекам моим текли слезы. Я не знал, ни чьи они, ни откуда взялись. Я слишком многого не знал. Постепенно приходило понимание того, как устроен мир, но без цели все это казалось бессмысленным и неважным. Уподобившись неживому, я перенял его бездушие, хаос и тлен.

В небе клубились облака, плотные, густо-лиловые, набухшие от влаги. Таких я еще не видел. Можно было бы остаться в безопасной пещере, раствориться в Мороке, лежать, пока не истлеет плоть и кости не срастутся с камнями. Не испытывать страха, не выходить в полный опасностей мир, где призраки минувшего пытали меня, долбили шипастыми клювами, будто стервятники – труп.

– Но ты должен узнать правду, – заметила Ненн.

– Правду? – Я едва не поперхнулся этим словом. – Но ее нет! Нет ничего, кроме хаоса. Сплошной абсурд, бессмысленная жизнь, полная мук и ведущая только к смерти. Мне не нужна правда.