– Рассказать, говоришь? Всё куда как просто, даже обидно. – Госпожа выудила из кошелька на поясе две монеты. – Вот это, – она показала Прин золотой с портретом малютки-императрицы, – деньги, которые я вкладываю в свои замыслы, которые ссужаю и получаю на них проценты, на которые покупаю землю, благодаря которым устанавливаю цены на товары и труд, о которых всем известно, что они есть. А это, – она показала железную монетку, – мои расходы: жалованье Эрги, Бирюзе, Клитону и всем, кто здесь трудится в поте лица, а также то, что я заплатила рыжему на Черном проспекте. – На этой монете, куда более расхожей, был отчеканен мужчина, ни имени, ни должности которого Прин не знала.

– Где же вы держите столько денег? – Прин только сейчас начала понимать, сколько может стоить строительство такого размаха.

Госпожу Кейн этот вопрос не обидел и даже порадовал.

– Они припрятаны по всему городу, где их защищает как сметка дельцов, так и неведение простых горожан. Как видишь, девочка, ничего сложного в этом нет. – Она посмотрела на обе монеты. – Кое-что я понимала с самого детства. Если события лишали меня положения, которое обеспечила мне семья, я, зная, как устроен мир в целом и Колхари в частности, всегда находила лестницы, по которым можно подняться обратно – хотя в моем возрасте мысль о таких подъемах не слишком меня прельщает. Бедные, кроткие, потные люди, стоящие ниже нас, понятия не имеют об этих лестницах, отчего те всегда относительно свободны для нас, людей из высших слоев. Мои рабочие-мужчины любят меня – не страстно, конечно, не горячо, а той любовью, с которой мы все должны относиться друг к другу, чтобы сносно существовать; женщины, боюсь, любят гораздо меньше. Они ревнуют меня к мужчинам и частенько не замечают, как я забочусь о них самих. Женщинам я порой даю деньги не за работу, а просто так. Десятники над этим подшучивают, но я бывала в домах многих моих рабочих, как мужчин так и женщин, и знаю, что женщины нуждаются больше. Я не утверждаю, что нанимаю достаточно мужчин из числа тех, у кого нет работы, а женщин нанимаю и того меньше – но с теми, кого наняла, обращаюсь хорошо. Поступать иначе значило бы не исполнять свой долг перед обществом. А вот те, что толпятся за изгородью, ненавидят и меня, и моих рабочих. Я утешаюсь тем, что и это чувство тоже не слишком горячее, хотя они порой и кидаются грязью. Но, сознавая, как меня любят здесь, я не обманываюсь и касательно ненависти.

Они ждут, чтобы Освободитель освободил их для точно таких же работ, и я слежу за ними с улыбкой.

Вокруг них есть множество лестниц, которых они по невежеству своему даже не замечают; что уж там говорить о тонкостях – когда надо взбираться быстро, а когда и помедлить.

С годами, однако, меня посещает тревога. Мне представляется мир без лестниц, без таких, как у меня, привилегий, без нищеты; мир, где блага распределяются поровну между всеми, ни больше ни меньше, где жизненные пути определяются приязнью и неприязнью, характером и желанием, а не наносятся на таинственную, расплывчатую карту между бедностью и бессилием, богатством и властью.

Тревога моя возрастает, когда я слышу об очередном выскочке наподобие нашего Освободителя, с собственными туманными представлениями о равенстве, свободе и счастье. Я видела, как приходят и уходят правители – как освободители, так и деспоты, – и знаю, что у противников Освободителя по эту сторону и сторонников по ту есть одно общее понятие. Они думают, что их враг – это государство, установившее привилегии вроде моих или малютки-императрицы (милосердной, в конце концов, владычицы нашей). Пока они не поймут, кто их истинный враг, удерживающий на месте привилегии и ведущие наверх лестницы, ясно показывающий перекладины, но скрывающий из глаз основания, мое положение останется хоть и не совсем безопасным, но вновь достижимым в случае падения.

– Что же это за сила такая? – спросила Прин.

– Ты правда хочешь это знать, девочка? Хочешь, чтобы я тебе ее назвала? – Госпожа Кейн с резким смехом подкинула вверх золотую монету. Та покружилась, упала, скатилась в котлован.

– Эй, любезный! – крикнула госпожа. – Верни-ка мне золотой.

Землекоп, вытирая лоб, подобрал монету и взобрался наверх, держа золотой в мозолистой, покрытой ссадинами руке.

– Обронили, госпожа? Вот, держите.

– А это тебе за труды. – Дама взяла золотой и дала взамен железную монетку. – Как тебя звать? Я вижу, ты хорошо работаешь.

Рабочий – варвар – смотрел на хозяйку, щурясь от солнца и удивления. Его одолевал смех, но он подавил его и ответил:

– Кудьюк! Кудьюк, слуга ваш покорный! – Акцент у него, как и у Бирюзы, был совсем легкий – видно, он уже долго жил в городе. Мотнув бородой и даже толком не выпрямившись, он опять спрыгнул вниз и начал копать.

Госпожа Кейн тоже посмеялась и пошла дальше.

Куда же он денет монету, пока работает, думала Прин – ведь он совсем голый.

– Ну, видишь? – Доверительный тон госпожи и волновал, и смущал Прин. – Видишь, как потерянные, казалось бы, деньги опять ко мне возвращаются? Согласись, что обходится это дешево. Я показала тебе, как устроены предпринимательство, доход и плата за труд. Неудивительно, что и Освободитель, и императрица стоят за отмену рабства, ведь этот порядок работает куда лучше. Ты ведь знаешь, откуда берут железо для чеканки таких монет? Переплавляют старые рабские ошейники…

– Но, госпожа, – возразила Прин, будучи как возбудимой, так и рассудительной девушкой, – какие-то деньги вы все-таки потеряли! Вам пришлось заплатить, чтобы вернуть золотой!

– Маленькая горная фея, – от души забавлялась госпожа, – если ты думаешь, что я потеряла на этой сделке, то не знаешь, кто настоящий враг бедняков – а может, и никогда не узнаешь. Но если ты поймешь, в чем моя выгода, то – может быть! – поймешь, и кто враг, чтобы в будущем распознать его блистающий лик. – Она повернула золотой так, что Прин зажмурилась от пущенного им зайчика.

Ветер швырнул ей в лицо горсть песка. Протерев глаза, Прин увидела, что госпожа ушла далеко вперед, заговаривая порой с носильщицами и тачечниками.

– Эрги! – позвала она, когда Прин ее догнала. – Поди сюда, нужно поговорить.

Десятник показал землекопу, что надо делать, и подбежал к ним, взмокший не меньше своих подчиненных.

– На Черном проспекте я видела женщину, которая привезла еще не продравшему глаз торговцу очень любопытные кирпичи. Они не красные, как обычно, а желтые. Разузнай о них всё, что можно: где их делают, сколько они стоят, прочные ли они, долго ли служат. Выясни, не пригодятся ли они нам для мощения, и доложи.

Они ехали обратно по тенистой улице среди саллезских особняков. Жара уже понемногу спадала. Прин сидела рядом с госпожой в восторженном состоянии. Торговля, строительство – вот в чем смысл жизни, а не в мятеже, не в борьбе. Не к этому ли стремилась она, взлетев на драконе?

Госпожа Кейн тоже пребывала в хорошем настроении. На улицах стало меньше народу, и ей было легче править. Обе молчали: Прин перебирала в уме впечатления минувшего дня, госпожа думала о чем-то своем. Может, ей не хотелось возвращаться домой, где кипели такие страсти?