Ты только вернись к нам.

На том подписуюсь, верная раба твоей царской милости княгиня Елена Щербатова, урожденная Вельяминова».

Выехали рано, едва успев отслужить заутреню. Перекрестившись, я вскочил на подведенного мне коня. Следом за мной последовали Митька с Петькой. Им, конечно, выбрали животных поспокойнее, но ребята уже почти взрослые и в седлах держатся уверенно. Пусть народ видит, что царевич в седле сидит крепко, а стало быть, и в государстве все в порядке будет.

Коней, к слову, много, и лучших из них, самых отборных аргамаков проведут сегодня вместе с прочей добычей. По нынешним временам народ в лошадях разбирается лучше, чем в будущем будут в лимузинах и спорткарах. Так что пусть смотрят и восхищаются.

Охраняют нас, как обычно, ратники Михальского во главе с самим новоиспеченным генералом. Так же рядом фон Гершов и решивший к нам присоединиться герцог Вильгельм. Он, конечно, к победе над крымцами отношения не имеет, но пусть.

Следом – захваченный в Крыму паланкин, на котором я передвигался, пока был ранен. Я решил взять его с собой, уж больно богато украшен. Отдам потом в Казенный приказ для коллекции Оружейной палаты, хотя ее пока и нет. Пусть историки будущего поломают голову, откуда он тут мог взяться?

Вдобавок ко всему несут паланкин почти два десятка негров, которые в Москве до сей поры нечасто встречались. Собственно говоря, уроженцев жаркой Африки среди них ровно три человека. Еще несколько мулатов и не то индусов, не то тамилов. Остальные просто сильно загорели под жарким таврическим солнцем. Корнилий хотел для пущей достоверности им физиономии дегтем вымазать, но я велел ему не заниматься ерундой. И так красиво.

Ну а народу все равно развлечение – арапы царя Ивана! Следом на закрытых возах везут добычу. Говоря по совести, половина телег идет почти пустыми для создания видимости несметного количества богатств. Но поскольку почти никто об этом маленьком секрете не знает, выглядит все очень внушительно.

Первыми шагают в общем строю мекленбуржцы. Впереди пикинеры в немного помятых, но при этом начищенных кирасах и шлемах, с пестрыми флажками на древках. За ними мушкетеры и гренадеры. Примерно в таком же порядке за ними следуют солдатские полки. За ними стрельцы с бердышами на плечах. Хотел было прихватить с собой панинских морпехов, но потом не стал. Не те времена, чтобы туда-сюда кататься ради парада. К тому же у них и в Азове с Керчью дел хватает.

Самого Федора жду в Москву зимой вместе с походной станицей от донских казаков и посольством с изъявлением верности от Шахин-Герая. Награжу и, пожалуй что, назад отправлю.

Ну и, конечно, кавалерия. Драгуны, рейтары, черкесы из полка, что был собран в Кафе из получивших волю рабов. Дворянские сотни с копейщиками в первых рядах. Все на хороших лошадях, благо в них теперь недостатка нет.

Последней двигается артиллерия. Сначала батареи единорогов, а потом трофейные пушки. Большие, малые, медные, бронзовые. Прихотливо украшенные фигурным литьем и почти без украшений. После парада их выставят на Красной площади, чтобы народ смог вдоволь полюбоваться, а потом отправят в Пушкарский приказ. Одни оставим в арсеналах, другие отправим в переплавку.

Кстати, обязательно прикажу отлить в честь победы новые колокола и пущу слух, что металл брали из захваченных у нечестивых агарян пушек. На самом деле пушечные сплавы не слишком годятся для колоколов, и наоборот, но легенда будет красивая.

Москва уже была совсем близко. Более того, можно было разглядеть выехавшего к нам навстречу патриарха вместе с клиром и депутацией от боярской думы во главе с Никитой Вельяминовым. Еще немного – и выстрелят пушки, а затем ударят во все колокола, но по нашим рядам вдруг стали разноситься не соответствующие торжественности момента смешки.

– Кто ще шмее, пся крев?[44] – выругался перешедший от волнения на польский Михальский.

– Что там еще? – небрежно обернулся я и едва не расхохотался сам.

Как оказалось, с поля нам навстречу выскочил молодой заяц-русак и, увидев наше воинство, застыл в нерешительности. Вид его был при этом так потешен, что от улыбки не смогли удержаться даже самые суровые воины.

– Шалоный заяц![45]

– Как ты сказал? – нахмурился я, что-то припоминая.

– Дурной заяц, ваше величество. Говорят, это плохая примета!

– Государь, – звонко воскликнул Петька, выхватывая из притороченного к седлу саадака лук, – позвольте я его подстрелю?

– Или я, – поддержал его порыв царевич.

– Нет! Не сметь!

– Но почему?!

– Знаешь, Казимеж, – хмыкнул я, не обращая внимания на возмущение пацанов, – примета и впрямь так себе, но чтобы она сбылась, надо еще этого зайца съесть. Поэтому давай его просто отпустим.

– Вы думаете? – удивился Корнилий, что я назвал его прежним именем.

– Поверь мне, я знаю, о чем говорю! И поэтому, – обернулся я к косому, все еще пребывающему в прострации, – ну-ка, пошел вон отсюда!

Обалдевший зверек как будто услышал меня и, развернувшись, стреканул прочь, словно от нечистой силы.

– Беги, лопоухий! – заулюлюкали ему вслед ратники.

– А вот теперь можно ехать.