– Государь, – подал голос мой толмач, видя, что я колеблюсь, – она ведь не жена хану, а наложница.

– А есть разница?

– Да есть маленько. Позволь, я еще раз спрошу ее?

– Ну, давай.

Рожков что-то залопотал по-татарски, девица ему бойко ответила. На лице сына боярского проступила довольная улыбка.

– Так и думал, государь. Бог даст, все обойдется!

– А подробнее?

– Чего?

– Ну, не томи, говорю, черт языкастый. Объясняй толком!

– Она христианка и рабыня. В ихнюю магометанскую веру отказалась перейти, ишь какова! – не без удивления и с немалым уважением добавил Рожков. – Потому и в жены хан ее взять не смог. Так что по твоему же приказу должна быть немедленно освобождена и отправлена на Русь вместе с иными полоняниками.

– А ведь и правда, – задумался я.

В самом деле, кто мне Джанибек? Пленный хан, которого я уже не отпущу. Чего ради мне о его чести переживать? А вот освобождение христианской души из плена агарянского – дело по любому богоугодное. И моими подданными и ратниками будет воспринято сугубо положительно, так что…

– Значит, так, – велел я Рожкову, – проверь всю свиту Джанибека и, коли еще найдутся рабы, немедля отпусти на волю!

– А если кто пожелает с ним остаться?

– Вольному – воля, спасенному – рай. Если по доброму согласию, мое дело сторона. Но сейчас всех освободить!

В общем, освобожденная из плена княжна осталась под присмотром Попела и его шебутной невесты. К себе забирать ее не стал, ибо, во-первых, в походе некуда, а во-вторых… у меня этого добра и так выше крыши!

Так я раздумывал, возвращаясь к себе, и неожиданно лицом к лицу столкнулся с вернувшимся из разъезда новоявленным полковым головой Татариновым. Мишка после того пира старался держаться от меня подальше, но, видимо, от судьбы не уйдешь.

– Ну что, господин полковник, – окликнул я его, – надумал, где полк свой размещать станешь, как наберешь?

– Ох и пожаловал же ты меня, государь, – мотнул чубатой головой парень. – Ей-богу, так наградил, что лучше бы наказал. Непонятно, ни где людей верстать, ни чем снаряжать, а свои односумы уже волками смотрят. Иной раз такая тоска берет, что хоть сам в воду прыгай! А все через мой длинный язык…

– Не журись, казак, атаманом станешь! – улыбнулся я. – А что до полка и места, то есть у меня к тебе одно предложение.

– От которого не откажешься? – хмыкнул Мишка.

– Ну, зачем же так. Тут дело сугубо добровольное.

– Хочешь – сам верстайся, не хочешь – силой загоним, – не удержался Татаринов.

– Эх, Мишка-Мишка, – вздохнул я. – Скажи, мне тебя перед всем тихим Доном боярской шапкой пожаловать, чтобы ты скоморошить перестал, или сам остепенишься?

– Что ты, государь, – не на шутку испугался Татаринов. – Шутейно я, ненароком…

– Тогда слушай, что тебе умные люди говорят!

– Понял, чего уж тут.

– Вот и хорошо. Вот и славно. В таком случае собирай людей, сколько есть, и селитесь все вместе на Тамани-острове. С оружием и зельем пороховым я вам помогу. Жалованьем царским тоже не обижу. Все, как донцам, только больше. И хлеба, и вина, и денег.

– А взамен что?

– Да все то же самое. Служба царская. Война-то не завтра кончится, да и не последняя она.

– А казачья воля как же?

– Да так же. В своих городках и станицах хоть на головах ходите, лишь бы измену не затевали. А вот если указ придет в поход снаряжаться, чтобы не было такого – хочу-не хочу.

– Земля там добрая, – задумался Татаринов. – Только вот маловато нас.

– Ну, так и Москва не сразу строилась. Переманивай к себе гультяев, черкесов с ногайцами. Да хоть бы и калмыков. Лишь бы веру нашу приняли. Из пленников освобожденных, может, кто согласится.

– Велика честь, государь. И награда. Цельный остров, ишь как оно.

– Будете и конно воевать, и на стругах да фелюках по морю Черному хаживать. Вместе с дружком своим – Паниным, благо я его неподалеку на воеводство посажу. Опять же, с соседними племенами горцев надо будет дело иметь. Не столько воевать, сколько на нашу сторону приваживать да веру христианскую подкреплять в них.

– Все сделаю, царь-батюшка.

– А вот коли сделаешь, быть тебе наказным атаманом нового казачьего войска. Кубанского!

Не успел отец-основатель уйти, как в мои покои, растолкав стражу, ворвался Шахин.

– Пришла весть с запада.

– О чем ты?

– Султан Осман не смог одолеть поляков и отступил. А Девлет-Гирей идет с ордой назад, в Крым.

– Надо бы встретить его как полагается.

– Ты поможешь мне? – напрямик нетерпеливо задал главный вопрос Шахин.

– Даже не сомневайся. Сегодня же пошлю флот с войском к Перекопу. Калмыки Дайчина, ертаул Михальского и ты со своими татарами пойдете степью. А там уже дело за малым, захотят драться – разбить, а если признают твою власть – пусть выдают Девлета тебе на расправу. Вот и весь хрен до копейки!

– Благодарю тебя, русский царь. Твое слово крепче булата.

– Вот и отправляйтесь с богом.

– А ты не пойдешь с нами? – изумился Шахин.

– Почему же не пойду, – усмехнулся я. – Такое дело я ни за что не пропущу.

– Слава аллаху, – облегченно вздохнул новоявленный хан. – Одно твое победоносное имя устрашит всех беев и их нукеров больше, чем стотысячное войско.

– Только командовать войском будет барон фон Гершов. А что, он у меня вояка бравый, небось управится.

– Мне, потомку Великого Чингиза, подчиняться воеводе? – вспыхнул Шахин-Герай.

– Ну, прежние же ханы османским визирям подчинялись? К тому же я тоже при войске буду, так что твоя честь не пострадает. Во всяком случае, так, как у Джанибека.

– Великий царь, – голос татарина сделался вкрадчивым, – если бы ты отдал мне этого недостойного предателя, тебе бы не пришлось думать, как отобрать у него понравившуюся тебе женщину.

– У нас сейчас более насущные проблемы, нежели прежний хан и его женщины, – нахмурился я, не желая более обсуждать судьбу Джанибека.

– Ты, как всегда, прав, – поспешил согласиться со мной Шахин. – Преклоняюсь перед твоей мудростью.

– Вот и славно.

В ночь перед решающим сражением я еще раз собрал всех на военный совет. Хан Шахин-Герай, тайша Дайчин-Хошучи, генералы фон Гершов и Михальский, адмирал Панин. Выросли мои ближники, глядят орлами. И за каждым сила немалая…

– Ну что же, – поощрил я назначенного главнокомандующим Лелика. – Излагай диспозицию, а мы послушаем.