обнаружила повод заподозрить кинематографиста Керима Манукяна, проживавшего в районе Таксим на улице Мис, в том, что тот является агентом КГБ. За Манукяном установили наблюдение, и через некоторое время было установлено, что он время от времени встречается с советскими агентами в районе Долмабахче, вблизи стадиона имени Инёню, разговаривает с ними, а затем едет в Белградский лес[391] и оставляет там в тайнике некие документы. Сначала задержали Манукяна – как раз тогда, когда он прятал документы, а потом и агента КГБ Юрия Максимова, который официально числился сотрудником советского торгового представительства. Как выяснилось, Манукян на самом деле был «спящим» агентом, предназначенным для использования в неопределенном будущем; у него хранились выданные для использования в случае войны шифровальные машины и рация большого радиуса действия. Советские кураторы решили загрузить его маловажной работой, чтобы не застаивался. Тут-то его и поймали[392].

Мехмет Эймюр, сотрудник НРО в отставке, в своих воспоминаниях рассказывает также о случае с бизнесменом по имени Мехмет Эрель. Он происходил из семьи переселенцев из Болгарии, получил хорошее образование. В 1958 году, будучи в Болгарии по делам, он познакомился с неким Василом Стояновым, а чуть позже в том же году снова повстречал его в Стамбуле – оказывается, Стоянова назначили торговым атташе в болгарское консульство. Эта встреча изменила жизнь Эреля: он согласился стать агентом болгарской спецслужбы ДС в обмен на преференции в торговле; деньги ему тоже платили. В том, что касалось операций в Турции, ДС выступала филиалом КГБ. Для того чтобы прикрыть шпионскую деятельность Эреля коммерческой, ДС создала фиктивные компании в Швейцарии и Италии. Болгары запрашивали у Эреля самую разнообразную информацию, начиная от способов, с помощью которых турки вычисляют агентов, внедренных в среду иммигрантов из балканских стран, и кончая внутренними процессами, происходящими в турецких политических партиях. Интересовали их и сведения военного характера, а также личные данные сотрудников НРО. Все это Эрель много лет исправно поставлял своим кураторам, пока его не разоблачили в 1972 году. Выяснилось, что один служащий его компании, иммигрант из Болгарии, вызывавший у НРО большие подозрения, тем не менее каким-то образом вышел сухим из расследования НРО. Произошло это потому, что одним из агентов Эреля был Шемси Уленгин, начальник следственного отдела стамбульского управления НРО. (Он был одним из тех сотрудников НРО, которые после военного переворота 12 марта 1971 года проводили печально известные допросы с применением пыток на вилле Зирвебей.) Вместо того, чтобы арестовать Уленгина и отдать под суд, его тихо перевели на малозначительную должность, а потом вынудили подать в отставку. Впоследствии – возможно, благодаря своим связям в Болгарии – он поступит на службу к «крестному отцу» турецкого преступного мира Дюндару Кылычу. Что же касается Мехмета Эреля, то его осудили на 12 лет и шесть месяцев тюремного заключения за измену Родине[393].

На протяжении холодной войны все операции КГБ на территории Турции управлялись из Баку. А это значит, что с 1954 года все ниточки сходились к Алиеву – до тех пор, пока он, уйдя с поста главы Коммунистической партии Азербайджана, не стал членом Политбюро и не переехал в Москву. Впрочем, Турцией дело не ограничивалось. В те времена, когда Алиев еще не поднялся высоко по карьерной лестнице, он выполнял задания также на территории Ирана, Пакистана, Афганистана[394]. В рамках деятельности КГБ на «неарабском Ближнем Востоке» он принимал участие в операциях, имевших отношение к Израилю. Евгений Примаков, в будущем глава Службы Внешней Разведки РФ, министр иностранных дел и премьер-министр, в 1956–1970 годы официально работавший корреспондентом газеты «Правда», был тогда одним из агентов нижнего уровня, подчиненных Алиеву. В своих воспоминаниях Примаков пишет, что в период с 1966 по 1970 год он был единственным представителем СССР, поддерживавшим связь с лидером Демократической партии иракского Курдистана Мустафой Барзани[395]. Это были годы, когда в Турции снова начался рост курдского национализма, было создано Революционное общество культуры Востока, проводившее так называемые «восточные митинги», и начала свою нелегальную деятельность турецкая Демократическая партия Курдистана.

Когда председатель КГБ Андропов, став генеральным секретарем ЦК КПСС, включил Алиева в состав двенадцати членов Политбюро, ему было поручено две задачи. Первая – навести порядок в экономике СССР по азербайджанскому образцу, то есть справиться с коррупцией и повысить производительность. Вторая задача, по его собственным словам, заключалась в налаживании отношений с Ближним Востоком и исламским миром: «Динамизм, присущий исламу, обещал в будущем большие свершения – избавиться бы только от вечной ближневосточной нестабильности…»[396].

Расплата за недооценку ислама

Много лет спустя в интервью турецкому журналисту Алиев будет говорить о «больших свершениях», которые обещал «присущий исламу динамизм», но и его собственные действия, и вообще политика Москвы в Иране и Афганистане показывают, насколько сильно советское руководство ошибалось в оценке как подлинного потенциала политического ислама, так и того направления, в котором он может увлечь народные массы.

Находки азербайджанского историка Джамиля Гасанли, сделанные им в советских и российских архивах, дают понять, что и власти СССР, и зависимые от них политические деятели недооценивали силу поднимающейся волны исламизма.

В шахском Иране подконтрольные Москве коммунисты были объединены в Народную партию («Туде»). Когда премьер-министр Мохаммад Мосаддык начал проводить политику национализации нефтедобычи, «Туде» поддержала его, а потому после свержения правительства Мосаддыка, организованного ЦРУ и MI6 в 1953 году, была разгромлена; ее членов убивали, пытали, подвергали репрессиям. В 1978–1979 годах, когда в Иране стало нарастать исламистское протестное движение, Москва понимала, что «Туде», пусть и имеющая связи с профсоюзами в рамках Национального Фронта, не готова к революционному рывку. С другой стороны, такие располагающие вооруженной силой леворадикальные организации, как «Моджахеды иранского народа» и «Фидаины[397] иранского народа», призывали «Туде» к сотрудничеству в борьбе как против шаха, так и против мулл.

Лидеры двух фракций «Туде», Ирадж Искандери и Нуреддин Киянури, обратились за советом в КПСС. В ответ им пришло распоряжение съездить в Баку и обсудить ситуацию с Алиевым. 13 января 1979 года, когда в Тегеране, Тебризе, Куме, Исфахане и Мешхеде бушевало восстание, руководители «Туде» прибыли в Баку. Киянури был уверен в том, что Хомейни силен только как религиозный, а не политический лидер, и что исламистская волна вскоре спадет. Следовательно, для того чтобы свергнуть шаха и избавиться от американского влияния, «на первом этапе борьбы» необходимо оказать Хомейни поддержку. Алиев дал на это согласие, Москва возражать не стала[398].

Но вышло по-другому. 1 февраля аятолла Рухолла Хомейни вернулся