— Это всё из-за того мажора, да? Ты ведь гнала тогда мне, что между вами ничего нет, ну… когда он утром к тебе заявился и ты с ним ко мне заходила?

— Денис, уйди. Я теперь даже разговаривать с тобой не хочу.

— Ответь и уйду. Ты с тем мажором замутила, так? И поэтому меня кидаешь?

— Нет, не поэтому, — невольно я тоже повышаю голос. — Ни с кем я не замутила. Я просто не хочу больше с тобой встречаться. Я тебя не люблю.

Дэн выскакивает в подъезд, хлопнув дверью так, что с откоса сыпется штукатурка. А я наспех одеваюсь и выбегаю на улицу. Подсвечивая телефоном, ищу под окнами в снегу бедную черепашку…

***

— Где ты, маленькая? — в отчаянии приговариваю я, но черепаха не котенок и не щенок, она не пискнет в ответ.

— Черт! — проваливаюсь по колено в сугроб.

Дворники расчищают от снега только дороги и тротуары, под окнами же намело порядком за каких-то два последних дня. Хотя до календарной зимы еще целая неделя. Впрочем, в конце ноября у нас всегда так. Хорошо еще, что не так уж холодно сегодня, хотя если я не найду черепашку…

Про Дениса даже думать не хочу. Если до сегодняшнего вечера меня и терзала вина по отношению к нему, то его безумная выходка просто загасила всякие чувства, кроме злости и глубочайшего разочарования.

Я осмотрела каждую пядь, но не нашла ее. Уже выдохлась вся, устала барахтаться в снегу. Пальцы окоченели. Телефон вот-вот сядет, а без фонарика и вовсе что-то искать тут бессмысленно.

Все-таки какой же Денис кретин!

С глухим стоном выпрямляюсь и вдруг вижу в ветках кустарника, припорошенных снегом, темнеет что-то. Присматриваюсь и точно — она, черепашка. Скорее беру в руки и домой. Полночи изучаю в интернете всё про сухопутных черепах, а утром ни свет ни заря еду к герпетологу в ветеринарку…

65. Стас

С Гордеевой мы почти целую неделю не виделись. И я скучал…

Нас с Сонькой скосило гриппом.

Я его принес. Ездил в субботу к матери, повидаться, проверить, как она, потому что не мог дозвониться уже несколько дней. Приехал, а она там у себя лежит в полубреду, с высоченной температурой. И явно не первый день. Вся постель насквозь сырая, даже матрас. И запах такой стоял, что еле терпел.

Но самое тупое то, что никто ей даже врача не вызвал. И она сама тоже хороша. Спрашиваю: «Чем лечишься?». Она едва шепчет: «Молитвами». «Почему, — говорю, — мне не позвонила?». Она: «Да что я буду тебя напрасно беспокоить? Отлежусь и все пройдет».

Короче, отвез ее в ближайшую больницу. Какой-то бабуле-санитарке приплатил, чтобы за ней нормально ухаживала и мне, если вдруг что, звонила.

А к понедельнику и сам скис. Еле встал утром, дополз до ванной на автопилоте, и меня вдруг вывернуло. А потом по нарастающей — жар, ломота, в общем, всё, как положено.

Соньку от себя гнал, но она как привязанная — весь день торчала рядом. Типа ухаживала, морс мне носила, читала вслух какую-то муть, от которой пухла голова, и в среду ближе к ночи сама заболела. К счастью, не так жестко. Да и мне уже полегче стало.

Ну а к пятнице и вовсе оклемался. А я очень сильно хотел поправиться к пятнице. Ко дню рождения Гордеевой. Она меня, конечно, не звала, вообще не заикалась даже и наверняка не ждет, но я все равно заявлюсь. Вечером подъеду. Вызову по телефону — вдруг у нее там гости всякие. Поздравлю и всё.

Ну и главное — увижу хоть. За эту неделю весь измаялся. Это подвешенное состояние задолбало до невозможности. Всё думал, порвала она со своим гопом или тянет. А то вообще вдруг передумала?

Мы с ней, конечно, переписывались и созванивались, но это больше игра на нервах, чем общение. На моих, естественно, нервах.

Спрашиваю ее прямо про этого черта Дэна, про нас, про всё. Она же в ответ или отшучивается, или переводит стрелки на какую-нибудь ерунду, или отгораживается общими фразами, типа, ей сейчас не до этого. В общем, добиться от нее вразумительного, четкого ответа нереально. И я бешусь, конечно. И скучаю. Прямо не могу, как хочу ее видеть…

***

— Ты куда-то собираешься? — спрашивает меня Сонька, внезапно возникнув в дверях. На ней моя старая пижама, которую я носил лет пять назад, но ей она впору, даже большевата.

— Да так, по городу покатаюсь, — говорю неопределенно. На самом деле мне надо купить подарок. А это очень непростое дело.

Пока валялся с гриппом, голову сломал, что ей подарить, но так ничего и не надумал. Я же так мало про нее знаю. Ничего почти. Да и вообще я в этом не спец. Раньше никогда с подарками особо не заморачивался.

Сонька, навалившись на косяк, наблюдает, как я собираюсь.

— Сонь, иди к себе, не стой над душой, — прошу ее. А потом вдруг спрашиваю: — Слушай, Сонь, тебе же Шаман дарил подарки, когда вы встречались? На день рождения, например, дарил же там что-то?

— Ну да. Конечно, — вздыхает она с грустью.

— А что тебе зашло из его подарков?

— Да всё… Я вообще люблю подарки.

— Да, я в курсе. Но что-то, может, было, что прямо больше всего понравилось?

Сонька недолго мнется, потом говорит:

— Ну, было.

— И что это?

— А зачем тебе?

Я не отвечаю.

— Ты ей хочешь сделать подарок?

— Ну, типа того, — нехотя признаюсь я.

Сонька в общем-то уже смирилась и даже больше не фыркает в духе: фу, кто ты и кто она. И не шипит как прежде: ненавижу ее. Привыкла. Или не хочет ссориться. Вот и сейчас реагирует, слава богу, спокойно.

— Только… обещай, что не заставишь выбросить или вернуть?

— Да когда такое было? Ты чего? — удивляюсь я в первый миг, а затем вспоминаю — да, было дело. Но тогда Шаманский ей белье задарил. Всё в кружевах. Я случайно узнал, охренел, ну и потом это белье чуть на него самого не напялил. — Хорошо, не заставлю. Обещаю.

— Это Макс и Жасмин.

— Чего? — не понимаю я.

Сонька уходит и через пару минут возвращается с огромной плюшевой собакой и еще какой-то куклой.

— Это Макс, — произносит любовно и показывает на пса. — Мне его Алекс подарил на прошлый день рождения. А на последний — подарил вот ее, Жасмин.

— Подари ей куклу, все девочки обожают кукол, — советует она с мечтательной