Мари-уша Мушиньского, Петра Гонтарчика, Марека Яна Ходакевича или Себастьяна Боемского. В сущности, вся эта конференция кажется организованной таким образом, чтобы лишить слова восточноевропейских католиков. Немецкие обычаи ставят Германию в «центр» цивилизации и интеллектуальной артикуляции, признавая, таким образом, немецких ученых уполномоченными самостоятельно транслировать голос «периферии» (Центральной и Восточной Европы). Эта «иная Европа» признается местом для колонизации, наставлений, экспериментов инициированного Германией исторического прогресса, но никогда не считается местом, которое может предложить собственную точку зрения — местом, где западная цивилизация развивается неповторимым, несколько отличным от Западной Европы образом, но также, без сомнения, остается и строится на западном, латинском, фундаменте. В недавней статье историк Ян Кеневич аргументировал, что прибалтийские государства, а также Польша, Венгрия, Чехия и Словакия изобрели собственную цивилизационную модель, опирающуюся на те же самые, что и принятые в Западной Европе, принципы, но примененные иным образом, с учетом других географических и политических обстоятельств[541].

Я не знаю ни одного немецкого ученого, который захотел бы всерьез принять во внимание такие тезисы. В немецкой историографии страны к востоку от Германии существуют как не культурно-родственные, а как отдельные и самостоятельные элементы бытия. Все они подгоняются под туманный образ некоей территории, которая требует наставников и артикуляции извне — образ остановки по дороге в Россию, которой немцы до сих пор очарованы.

Представление Ассманн еще более укореняет эти дурные привычки колониального сознания. Она предложила модель памяти, которая, как она заявила, является универсальной, хотя базируется исключительно на опыте Западной Европы и Германии, а также на теориях марксистской франкфуртской школы. Я считаю, что без того, чтобы принять во внимание голоса и точку зрения новой Европы, проект создания общей европейской исторической памяти не может быть запущен.

Докладчики конференции были подобраны Немецким историческим институтом. В этом контексте жест в сторону «безмолвных масс» на Востоке имеет свое значение. Вместо того чтобы пригласить польских, литовских, эстонских, украинских или литовских исследователей, специализирующихся на истории Второй мировой войны и проблемах исторической памяти, Немецкий исторический институт пригласил польского посла в США Януша Рейтера. Нетрудно понять, что присутствие посла Рейтера имело целью создать впечатление, будто все стороны были приглашены к дискуссии, и что теоретизирование теперь может проходить в атмосфере полного понимания.

Случайность (contingency) была признана фундаментальным и всеобъемлющим принципом, а единственным возможным указателем при этом должно было быть осуществление властных функций («если происшествие было достаточно широко обсуждено»). Питер Новик с презрением говорил о концепции «органического развития общества», о точке зрения, являвшейся сутью мысли Джона Генри Ньюмана и Т.С. Элиота (не говоря уже о миллионах менее известных авторов, которые до сих пор рассматривают общество, как «органически развивающееся»). Однако по мнению П. Новика, этот тип мышления был дискредитирован, и не должен приниматься во внимание учеными, претендующих на статус ученых мирового уровня[542]. Другими словами, П. Новик заявил, что тех, чье мировоззрение основано на эссенциалистических понятиях, нельзя считать серьезными учеными. В такой ситуации католическим ученым, включая двух последних Римских Пап, надо отказать в научном статусе, попросту потому, что они признают действительность, которая дала начало метафоре органичного развития. Лишение их статуса ученых мирового уровня является догматизмом a rebours, который не сочетается со свободой научных исследований и нейтральным отношением к широкому спектру эпистемологических подходов, с чем и ассоциируется научность в открытом обществе.

Стоит также припомнить, что постулат примата прав личности над правами общества был предложен здесь представителем самого сильного среди всех европейских сообществ, а именно немецкого народа. Скорее всего, кажется малоправдоподобным, чтобы права этого сообщества могли бы быть попраны в каких бы то ни было возможных обстоятельствах. Общественные права немецкого народа в последнее время были укреплены финансированием немецким правительством Центра против выселений в Берлине, который призван сохранить память о выселении немцев с территорий, признанных «Большой Четверкой» после Второй мировой войны частью Чехословакии и Польши. Этот центр был построен, несмотря на протесты чехов и поляков. Он игнорирует или же крайне мало говорит о других выселениях, в частности, тех, что были инициированы Советской Россией и обернулись переселением на бывшие немецкие территории более миллиона нерусских, до того времени живших в Литве, Белоруссии и на Украине. Те, кто протестовал против создания Центра, видели элемент гротеска в стремлении почтить немецкие страдания, связанные с гитлеровской войной, прежде чем почтить память ненемецких жертв-католиков, число которых достигает нескольких миллионов. Центр был основан до того как в немецких исторических книгах было бы выражено соответствующее отношение ко всей тяжести немецкой вины, хотя бы по отношению к полякам[543]. Несмотря на то что Ассманн выразила свое неодобрение агрессивных инициатив организаций немецких переселенцев, она не могла не осознавать, что такие как она, высказывающиеся на научной конференции, проходящей на американской территории, не играют значительной роли в политике немецкого правительства.

Можно ли в Европе сформировать общую историческую память? Верю, что это так. В XXI в. Европа объединена политически, а до определенной степени также экономически и идеологически. Однако же существует определенная дисгармония касательно знаний друг о друге между странами «старой» и «новой» Европы. Исправить эту ситуацию можно, если немецкие ученые подробно ознакомятся с историей и воспоминаниями своих восточных соседей. До сих пор они отказывались это сделать.

Существует связь между тем, как народ относится к собственной политической безопасности, и способностью конвертировать свои воспоминания в тот вид памяти, который описывает в своей книге Винтерс, либо тот вид памяти, который был признан участниками конференции Немецкого исторического института и способен безотлагательно стать частью самовосприятия каждого из нас. Каждый народ достигает определенного уровня стабильности и с уважением признается соседними нациями как творец и хозяин собственной истории (вносящий вклад в формирование возможных способов восприятия истории соседями). Он может вспоминать прошлое вместе со своими былыми оппонентами без горечи в отношении давних обид и потерь. Достижение данного состояния требует, чтобы история и автовосприятие этого народа были в определенной мере разделены соседними народами, в особенности теми народами, которые некогда жестоко с ним обходились. Если народ не достиг подобного состояния безопасности и стабильности, попытки поучать его и говорить о более высококультурном поведении его соседей равняются интеллектуальному насилию и культурному империализму.

Нужно отдать должное Немецкому историческому институту. Другая немецкая докладчица, выступавшая на конференции, Гезине Шван, выдвинула подобные постулаты:

«Исследования показывают, что поляки проявляют не только больше уважения, но также гораздо больше