— Ну, так напомни, — попросил я его.

— Я использую эту планету как стартовую площадку, — ответил Захар. — Эта планета, несмотря на многие открывшиеся обстоятельства, всё ещё не очень интересна мне, ибо бесперспективна. Здесь тяжело развивать промышленность, очень трудно добывать полезные ископаемые, а ещё, как оказалось, в ней заинтересован враг, пределы возможностей которого мы с тобою только начали прояснять. Мы, пока что, переигрываем его, но это не даёт мне веских оснований считать, что он слаб.

— А вот эта группировка спутников — это, типа, на всякий случай? — уточнил я.

— В тот момент, когда она запускалась на орбиту, я не знал, что в обозримом космическом пространстве нет никаких неизвестных цивилизаций, — ответил на это Захар. — Окажись здесь цивилизация космического уровня развития, которой эта планета была попросту неинтересна, по каким-либо причинам, а я допускал такую вероятность, я был бы вынужден защищать своё. И лучше всего это делать, когда у тебя есть заведомо заготовленные группировки военных спутников.

— «Группировки»? — зацепился я за слово.

— Так как я допускал существование космической цивилизации, то позаботился ещё и о защите со стороны космоса — вторая группировка занимается именно этим, — пояснил Захар. — Но оказалось, что космос пуст на тысячи световых лет, никаких признаков космических цивилизаций не наблюдается. Это не значит, что можно расслабиться, я никому не советую расслабляться, когда речь идёт о космосе, но можно слегка понизить бдительность. А эти группировки — пусть будут.

— То есть, если вдруг захочешь, то ты можешь поиграть в Иегову? — спросил я. — Уничтожать Содомы и Гоморры, устраивать великие потопы и так далее?

— Я не захочу, — ответил на это Захар.

Это значит, что он может.

— Ладно, хрен с ним, — махнул я зажжённой сигаретой. — Когда будут эти новые спутники?

— Запуски начались сегодня утром, в 7:00 по Душанбе, — сообщил Захар. — К завтрашнему утру будет запущено, если всё пройдёт без накладок, восемьдесят единиц, каждая из которых снабжена четырьмя сотнями стержней. В течение недели группировка вырастет до пятисот единиц.

— Двести тысяч выстрелов… — подсчитал я. — Дохрена.

— Этого должно хватить для решения проблемы с летающими крепостями, — кивнул Захар. — На какую высоту они бы ни поднимались, они будут оставаться в зоне поражения. Но меня расстраивает то, что не удалось захватить ни одного коменданта…

Комендантами служащие на летающих крепостях называют своих командиров. Они единственные знают пароль к портальной установке, они единственные знают портальные координаты к мирам Протектората, но взять не удалось ни одного. Причина — в Протекторате безопасниками работают кто угодно, но не долбоёбы.

Ключевое лицо каждой летающей крепости мало того, что сочетает в себе командные и навигационные функции, так ещё и секреткой заведует буквально в одну харю.

Самое поганое — когда коменданту становится ясно, что всё, крепости кирдык, он активирует руны на затылках экипажа по протоколу «так не доставайтесь же вы никому!», то есть производит массовое харакири всему личному составу.

Даже те идиоты, которые надеялись спастись на шлюпках, приземлялись уже безнадёжно мёртвыми.

Любопытно также то, что они модернизировали рунную формулу — теперь это не взрыв, как было в случае с минотаврами, а какое-то дерьмо, превращающее кровь объекта в едкую кислоту. Даже органы не вынуть, короче говоря, и это очень грустно. Ни грамма полезного врагу, м-да…

Одно радует — они не всегда успевают уничтожить записи, а ещё все эти процедуры никак не касаются рабов. Рабы, в социальной структуре Протектората, презренны, малоценны и считаются тупыми, поэтому на них всем насрать, но именно поэтому они и выживают. На них даже не стали ставить руны — типа, да какой в этом смысл?

У нас есть восемьсот шестьдесят один пойманный раб — источник различной информации весьма вариативной степени ценности. Их до сих пор допрашивают, иногда с пристрастием, платформы-дознаватели Захара, что даёт нам небольшой и робкий ручеёк информации.

В основном информация по быту в летающих крепостях, а также некоторые полезные сведения. Например, о том, как эти твари получали такое количество боеприпасов для коврового бомбометания.

— Кстати, что там с рабами? — поинтересовался я.

— О каких именно рабах речь? — уточнил Захар.

— Я о крепостных рабах, — ответил я. — Или у тебя есть какая-то подпольная рабовладельческая империя?

— Ценность поступающей информации сложно переоценить, но я ещё не структурировал все полученные данные, чтобы делать какие-то далекоидущие выводы, — сказал Захар. — Мне ясно только одно — общество у них находится не на примитивном феодальном уровне, как было принято считать в твоей среде.

— Объясни, — попросил я.

— Что было бы, сохранись на Земле, вопреки всем предпосылкам, феодализм? — спросил робот вместо ответа. — Он бы продолжал развиваться, вот что было бы. И у них этот феодализм переродился во что-то наподобие имперской рабовладельческой системы. Если смотреть с точки зрения земной историографии, то это был своеобразный шаг от феодализма обратно к рабовладению. В Протекторате всем заправляют благородные дома, которые избирают самый главный благородный дом для общего управления империей.

— То есть, они дауншифтнулись даже ниже феодализма? — уточнил я.

— Я бы не назвал это дауншифтингом, — не согласился Захар. — Скорее, это закономерное эволюционное развитие общественно-экономической формации, обладающей неограниченным экспансионистским потенциалом. Судя по имеющимся данным, предполагаю, что основная масса ныне подконтрольных миров была захвачена и ассимилирована на раннем этапе, когда ценность имела именно земля, то есть непосредственно феод, даруемый благородному коту на кормление.

— Кажется, Савол мне ничего такого не рассказывал, — попытался я припомнить.

— Он и не мог, ведь этот кот — продукт совершенно другой стадии социально-экономического развития Протектората, — ответил на это Захар. — Это только первые миры, возможно, десятки миров, были захвачены и полностью усвоены, а вот затем, когда количество феодов превысило все разумные пределы, случилось имперское перенапряжение, (1) которое, как я полагаю, поставило существование этого государственного образования на грань между жизнью и смертью.