Конечно же, мой «аппетит» несколько вырос и вместе с предыдущими хотелками, я попросил Вилли поинтересоваться оборудованием для радиопромышленности. Насколько мне известно, Советское правительство — не так давно закупило у французов, уже устаревшие технологии времён Первой мировой войны. Я же, собираюсь с помощью «Межрабпома» — подобраться как можно ближе подобраться к новейшим немецким…

Warum nicht?

* * *

Лейман сперва не поняв, такого «хода конём»:

— Что за муйню ты сотворил?

— Всё будет в шоколаде, напарник! Как окажемся в Союзе, выпишем с Вилли чек на всю сумму, предъявишь его начальству… Кто у тебя в начальстве?

«Явно не Ягодка — он лишь посредник, предоставивший подвязки в парижском отделе ИНО ОГПУ и выделивший для операции своих людей. Меня, то бишь — других под рукой не оказалось».

— Не важно!

— Предъявишь товарищу Неважно чек и, получишь если не орден Боевого красного знамени — так красные же революционные шаровары, что тоже просто неимоверная круть.

Тот, играет желваками:

— Иногда мне кажется, что я разговариваю с контрой!

Если забыл упомянуть, товарищ Лейман несмотря на относительную молодость — успел повоевать-покомиссарить в нашу Гражданскую и даже сумел на ней геройски отличиться…

— Лучше такая «контра» — как я, чем «революционер» — типа товарища Томаса, согласись.

Печально кивает:

— Вот здесь, ты как никогда прав, Серафим…

* * *

После того как деньги исчезли из квартиры, перекочевав на счёт «Межрабпома» в один из германских банков — Давид Лейман быстро успокоился, снял с меня плотную «опеку» — по крайней мере отпускать одного в магазин за хавчиком, хорошенько выспался и несколько начал скучать. Заскучав, он пару раз ходил в какой-то «особо центровой» берлинский бордель и меня туда звал, но я отказывался под предлогом, что в парижском — свой «свисток почти до кости стёр».

Кроме походов «за хавчиком», под грандиозную газетную трескотню про обнаруженные в берлинской квартире тела «двух комиссаров из Коминтерна», я снял копии с показаний-признаний обоих покойников. Заверив по всем правилам у нотариуса, оставил их в запечатанных пакетах у юриста из Контрольного совета, с распоряжением по моему сигналу — предать их огласке, опубликовав в немецкой прессе:

— Гонорары можете оставить себе или пожертвовать в пользу наших нуждающихся соотечественников.

Делай добро и швыряй его в воду!

Напарник же мой отвязывался по полной, как будто делая это в последний раз.

Уходя в поход по берлинским «жрицам любви» вечером, он возвращался бывало к обеду и в последние разы — с хорошо заметным даже «невооружённым носом» перегарищем, что за ним давно уже не водилось. С самого Минска.

«Раскодировался», сцуко!

За сутки до отъезда в Гамбург, Лейман как-то загадочно лыбясь, вспомнил-заговорил про «Пролетарскую стойкость»:

— Серафим! А сколько ты мне тогда этого порошка всыпал?

Недоумеваю: почему «порошка»? Ведь, средство для повышения потенции — эта жидкая(!) настойка на траве девясиле.

Ах да, вспомнил… Когда я покаялся в своём неблаговидном поступке, то случайно обмолвился: «из самых благих пожеланий — я подсыпал(!) в твой ужин противоротное зелье…». Обстановка тогда такая была, надо понимать, что не только «обмолвишься» — заикаться до конца дней своих будешь.

— Вот ты про что… Ну, себе обычно половину столовой ложки в еду добавлял — так так «стоял», что аж зубы ломило! Тому американцу — целую ложку и, тот «драл» — всё что в том борделе шевелится. Даже случайно зашедшую за милостынею старушку афро-негритянку, что для белого евроамериканца — ужасно не комильфольный мовентон, согласись.

Изрядно преувеличиваю, конечно. Та «старушка» была вовсе не афронегритянка, а похожая на неё мулатка из Алжира.

— А с тобой я обмишулися, сыпанув целых четыре столовых ложки. Неужели до сих пор зло на меня держишь, Давид? После всего, нами двоими вместе пережитого…

Тот, лыбясь до ушей:

— Да нет, забыл уж давно… Так ты идешь к немецким мамзелям? Сегодня — последний день, когда ещё доведётся «конец помочить»⁈

— Нет. Берегу своего «малыша» для будущей настоящей любви: «его» и так после парижских блядей — на раз пописцать осталось.

— Ну, как хочешь.

Что-то на душе тревожно кошкой свербит…

— Давид, — кричу вдогонку, — завтра поезд в Гамбург, не забывай!

— Не забуду, — отмахивается.

Ушёл мой верный боевой товарищ в ночь и, больше я никогда его не видел.

На следующий день, как обычно утром Давид Лейман не появился — загулял конкретно, стало быть напоследок.

После обеда я уже забеспокоился, ведь в шесть часов вечера — поезд на Гамбург!

«Ладно, — успокаиваю сам себя, — должно быть сразу из борделя на вокзал приедет».

Однако на вокзал мой напарник тоже не явился, но я обратил внимание на нездоровый ажиотаж среди мальчишек-газетчиков, что-то орущих и на покупателей — выхватывающих у них товар прямо из рук и частенько даже забывающих спросить сдачу

Сенсация какая-то что ли?

Так вроде кипеш насчёт «загадочной смерти» товарищей Абрамова и Рейха уже на исходе…

Неуж, насчёт выхода «Межрабпома» из Коминтерна такая буча?

Не угадал… Демарша Вильгельма Мюнценберга на фоне всего происходящего — никто даже и не заметил.

Из первой же купленной русскоязычной газеты узнал, что сегодня ночью, из одного берлинского борделя в берлинский же госпиталь — был доставлен клиент с признаками какой-то неизвестной инфекционной болезни. Бывшие при нём документы на имя турецкого армянина, на поверку оказались фальшивыми.

Бдительными полицейскими, мнимый армянин был опознан как советский гражданин еврейского происхождения Давид Лейман, арестованный более месяца назад за зверское изнасилование гражданки Веймарской Республики, убивший полицейского и сбежавший из полицейского участка.

Преступник, оказавший ожесточённое сопротивление — был застрелен при попытке скрыться.

А вот и фотография тела на первой полосе… М-да… Даже мёртвый, товарищ Лейман внушает невольно уважение своими выдающимися габаритами.

Яростно скребу свой лысый череп. Что за хрень?

После догадки — молнией во мраке ночи мелькнувшей, лезу в свой походный саквояжник…

Чёрт!

Банка грибного порошка из серых навозников пропала.

Громко хлопаю себя ладонью по лбу:

— Японский графоман!

Тогда всё понятно: этот похотливый не по уму долбень, в моё отсутствие залез в мои вещи, нашёл грибной порошок и решил, что я его надул — зажав «китайское приворотное зелье». Задумав напоследок удивить германскую столицу своими сексуальными подвигами, сей прелюбодеянец нажрался этого антиалкогольного средства и принял «на грудь» какого-нибудь пойла, типа местного шнапса.

Дальше всё понятно, да?

Испытываю лёгкую досаду.

А я уже