— Бамндур подоспел!.. — послышались сотни радостных возгласов.

Враг оказался зажатым меж двух огней. Но он был упорен и не думал сдаваться. В разных местах продолжался яростный бой. Воздух был пропитан густым дымом.

В эту минуту группа воинов во главе с Автандилом, словно разорвав завесу огня, пробилась сквозь толпы противника, чтобы захватить пушки. Какой-то молодой воин с орлиной быстротой набросившись на персидского знаменосца, ударом сабли свалил его наземь и отнял знамя. Вражеская пуля пронзила его бедро. Он поднял вверх знамя и, крикнув: «Да здравствует Давид Бек!», громко расхохотался.

— Я и раньше хромал на эту ногу!

И правда, то был хромой Ованес.

Потеря знамени посеяла панику среди противника. На флаге красными красками была нарисована десница Али, охраняющая мусульман и придающая им сил и мощи.

Чуть поодаль шла отчаянная рубка. Группа Автандила сражалась с персидскими канонирами. Армяне старались завладеть пушками, а персы оказывали яростное сопротивление. Здесь вместо пороха действовала острая сабля. Армянские штыки совершали чудеса. Кровь текла ручьем. Люди падали друг на друга.

— Проклятый, довольно тебе досаждать нам! — воскликнул Автандил и опустил свою тяжелую саблю на голову перса-великана, который, получив более десяти ран, все не отходил от пушки. Обняв жерло, он так и остался стоять, лишь разрубленная голова наклонилась набок, из глубокой раны забила фонтаном горячая кровь и окрасила охраняемое им смертоносное орудие. Скинув труп на землю, Автандил завладел пушкой. Остальные замбураки тоже перешли в руки армян.

Пока здесь шел бой, с другой стороны горы князь Баиндур громовым голосом кричал своим воинам:

— Не тратьте на них пороха, ребята! Колите их штыками!

И армянские воины, наступая, одни саблями, другие копьями и штыками, а третьи камнями избивали идущих им навстречу персов. Кровавый бой длился несколько часов, пока персы не заголосили:

— Райя!.. Райя!..

То есть сдаемся, подчиняемся.

Князь Баиндур и остальные были того мнения, что пленных следует убить, но старый мелик Парсадан воспротивился этому, приказав только разоружить их и взять в плен. В руки армян попало много скота, телег и большое количество военной добычи. В сражении армяне потеряли около трехсот человек, а противник — примерно две тысячи, не считая множества раненых.

— Во всей этой перепалке одно очень радует, — подойдя к мелику Парсадану, сказал Баиндур, — нам удалось захватить у противника пушки, которых у нас не было.

— Да, при осаде крепости они нам очень пригодятся, — ответил старик со своей всегдашней доброй улыбкой. — Думаю, и Давид Бек будет доволен: он любит отбирать у врага оружие, чтобы потом направить на него же.

— Однако где задержался этот Бек? Что-то не видно его, — спросил князь Баиндур, оглядываясь вокруг, точно Давид Бек был где-то рядом.

Не успел старый мелик ответить, как появился гонец с известием, что Давид Бек и князь Торос с войсками вошли в ущелье и уже на пути к крепости. Он добавил, что Бек знает о победе и поэтому без опасений вступает в ущелье, уже очищенное от врага.

— А от Мхитара спарапета нет известий? — спросил у гонца мелик Парсадан.

— Он тоже одержал блестящую победу, вышел из прохода Кара-Бурун, занятого врагами. Сейчас спарапет уже, наверное, добрался до крепости.

— А мы чего ждем? — спросил Баиндур и отдал приказ о выступлении.

Пленным связали руки, отнятые у них боеприпасы погрузили в их же телеги, на которых устроили и раненых армян.

Было уже совсем темно, когда Давид Бек вместе с князем Торосом, с одной стороны, и Мхитар спарапет — с другой подошли к крепости. Как только подоспел Баиндур с меликом Парсаданом, началась осада Зеву.

XV

За дождливым туманным днем последовала ясная звездная ночь.

Зеву[143] был осажден армянскими войсками. Персы потерпели поражение на всех позициях. Было много убитых и попавших в плен, а те, что уцелели, бежали и укрылись в крепости. Персы разрушили все мосты, ведущие к ней. Сообщение с внешним миром было прервано.

Крепость Зеву находилась на левом берегу Алидзора, на милю южнее старого Багаберда. Подобно многим крепостям Сюнийского края, она была построена в таком месте, где две реки, сливаясь, составляли нечто вроде вытянутого треугольника. В таком треугольнике и располагалась Зеву. С юга бежала река Алидзор, а с запада Гехва. Зеву находилась не на возвышении, как другие крепости Кафана, а в узком ущелье, сжатом в объятиях упомянутых рек. Только с одной стороны, с запада, у нее было высокое расположение — там стояла неприступная цитадель.

Крепость окружала толстая стена, укрепленная коническими башнями. Стена была опоясана вторым укреплением — земляной насыпью, принимавшей в свои мягкие объятия пушечные ядра, как безболезненно принимает в себя иголку мягкая перина. Земляной вал был мощной защитой. Вдоль этого заслона по глубоким природным траншеям грохоча, ударяясь о камни и скалы, текли Алидзор и Гехва, сливающиеся у подножья крепости словно для того, чтобы сделать ее еще более неприступной.

В самой крепости царили отчаяние и паника. Словно заколдованные предсказанием злого волшебника, люди были убеждены, что мир вот-вот рухнет, и они канут в вечность. Каждый в ужасной тревоге ждал наступления рокового конца. В ханском гареме безнадежность положения ощущалась еще сильней. Несмотря на позднее время никто из жен не спал, хотя им давно уже полагалось быть в постели. Они даже не притронулись к ужину: дорогие яства ханской кухни остывали на больших медных подносах. Евнухи, при всем своем искусном лицемерии, пребывали в растерянности, не зная, как успокоить, утешить женщин.

Одна из молоденьких жен хана, как безумная, металась по своей роскошно обставленной комнате. На голове ее не было покрывала, только шелковая ленточка схватывала роскошные волосы, которые свободно спадали на полуоткрытую грудь и гибкую спину. Лицо покрывала бледность, глаза лихорадочно горели. Она подошла к окну, дрожащими руками подняла розовый бархатный занавес, взяла изящную инкрустированную шкатулку, сработанную мастерами Исфагана, села на ковер и положила ящичек рядом. Маленький ключ повернулся в ее нежных пальцах, и коробка открылась. Казалось, в ней спрятаны ярчайшие звезды неба, сразу же засверкавшие в свете свечи. То были бриллианты, которые не только в торжественные дни, но и в обычное время украшали руки красавицы, ее пальцы, шею, грудь и даже голени.

В этом ящичке заключалась ее радость, невыносимый супруг этими побрякушками покупал ее любовь. А теперь она грустно посмотрела на слепящие взор камни, закрыла шкатулку и задумалась, куда бы спрятать свои сокровища. Прижала шкатулку к груди, встала. Внезапно раздался грохот пушек, эхо