Начали показываться головы из щелей.

Недалеко расстилается серая дымка от только что разорвавшихся бомб, в траве опять застрекотали кузнечики. Спокойно кругом, только издалека доносится гул удирающих бомбардировщиков.

От столовой движется толпа. По возбужденным лицам можно сразу догадаться, что разговор идет о бомбежке. Навстречу с запозданием идет медсестра Маруся.

— Ты чего же так поздно, Маруся? — слышится ехидный вопрос.

— А чего же мне торопиться? — спокойно отвечает она. — Я уже отбомбилась, а теперь можно и завтракать.

Толпа расхохоталась закатистым смехом.

По окончании таких бомбежек наш коллектив быстро включался снова в работу.

Обычно через 10–15 минут работа захлестывала, люди забывали о только что минувшей бомбежке. Воспоминания всплывали обычно после смены, в столовой, в юрте, палатке.

Термин «отбомбились», впрочем, привился довольно прочно.

IV

К нам поступали и легко- и тяжелораненые бойцы, командиры, политработники. Какая бы тяжесть ранения ни была у них, единственное, что, я бы сказал, угнетало наших героев, — это невольный, ранний выход из боя. И вопросы: «А скоро я смогу снова вернуться на фронт?» не единичны, это обычные для наших героев вопросы.

Не менее замечательны и подлинно героичны воспоминания о летчиках. Получив в воздушном бою тяжелое ранение в живот, тов. Турский собрал все силы, поставил перед собой задачу сохранить машину. Силы покидали тов. Турского, кровотечение в полость живота с каждой секундой ослабляло его. Но, напрягая последние силы, пилот сделал хорошую посадку недалеко от операционной. Санитары быстро изъяли его из кабины и сразу же доставили на операционный стол.

Летчик погиб, сохранив машину.

После этого у нас уже выработалась привычка: как только заметили одиночный самолет, — наблюдать, не выпустит ли он шасси, что означает намерение произвести посадку.

Как только шасси выпущено, шофер у руля, врач с сумкой мчатся на авто к месту посадки.

Как-то был прекрасный, приятный, мягкий, без обычного зноя день. Вдали послышался шум приближающихся наших истребителей. Большой тучей, с ястребиным победным спокойствием возвращались они после боя.

Скрылись вдали «ястребки». Но внимание приковывается к вновь возникшему шуму. Одиночный самолет быстро приближается к лагерю. Вот он ломает прямую линию полета, наклонив левое крыло, делает круг. Все насторожились. Спокойно дав взлет, проводит пилот машину по второму кругу. Выпускает шасси. Но что это значит? Вышло одно колесо.

Самолет идет на посадку. Молниеносно мелькает мысль: неизбежна авария. Дежурная санитарная машина понеслась к месту посадки. Свободные от работы люди, наблюдавшие за посадкой, ринулись по направлению посадки, крича и махая руками в тщетной надежде, что эти сигналы увидит пилот.

Все в оцепенении остановились. Искусно бежит самолет на одном колесе, но вдруг — столб пыли. После выясняется: пилот тов. Егоров, получив ранение в ногу, решился на вынужденную посадку. Стал выпускать шасси — перебит трос, вышло одно колесо; пробовал ввести выведенное колесо на место — безрезультатно. Решил посадить самолет на одно колесо; начальный пробег удался, но подвела проклятая яма. Самолет скапотировал; тов. Егоров отделался ушибом глаза и лба.

Он быстро был доставлен в операционную, где ему оказали необходимую помощь.

Тесная дружба была у нас со сталинскими соколами.

Пролетая над нами бреющим полетом и приветствуя нас, они часто поднимали дух коллектива.

* * *

Работа автохирургического отряда позволила нам определить своих героев. Весь коллектив работал хорошо; в нем выдвинулись товарищи, награжденные Верховным Советом СССР высшей наградой — орденом Ленина, как тт. Ахутин, Каханский, Смоляницкий, — это организаторы высшего класса хирургической техники, люди, воспитавшие отличные кадры хирургов, направляющие всю свою деятельность, силу и энергию на спасение жизни бойцов и командиров. Добросовестно и самоотверженно работали врачи Рукавишников, Караков, Шайдуров, Москвитин, Барбаков, Нечиталюк, Перевалов, Гольдин, Тащиев и Лебедев. Особо выделялись комсомольцы санинструкторы тт. Кодяев, Гаврилов, Салупин, Харченко и др., операционные сестры Конькова и Копкина и многие другие.

При колоссальнейшей перегрузке они сами учились, совершенствовались и учили своих товарищей. Невольно вспоминаются отдельные моменты. Незначительный по своему составу отряд часто переживал большие трудности в работе, — достаточно сказать, что мы работали только с шестью санитарами.

В такие моменты нам помогали цирики-санитары погранотряда. Незнание русского языка не являлось препятствием в их работе; вместе с тов. Плотниковым и его женой они включились в самые трудные участки. Наши врачи так полюбили этих цириков-санитаров, что, подчеркивая к ним особое уважение, ввели в обычай называть друг друга цириками.

Помню, однажды мне встретились санитары Дешинима и Гиндердорча; у обоих утомленный вид, красные глаза, неуверенная, ослабленная походка.

Подзываю их к себе:

— Нахор, надо итти спать.

У Дешинима скользнула слабая улыбка:

— Сейчас нет времени отдыхать, — отвечал он.

В таких случаях они слушаются только своего начальника тов. Плотникова. Он один мог регулировать их отдых.

Ценную и большую работу провел наш рентгеновский кабинет под руководством Ивана Михайловича Шайдурова. Работая в полевых условиях, он приносил неоценимую пользу нам, хирургам.

В жаркую, знойную погоду в своей палатке, под тяжестью своего оцинкованного прорезиненного фартука, истекая потом, он со своими помощниками тт. Паниным и Александровым всегда, днем и ночью, без устали работал. Если в жаркую погоду тяжело работать от быстрой утомляемости, то не легче, а более опасно было работать этому коллективу в дождливую погоду. Промокала палатка, струйки жидкости стекали к аппарату, ставя под большую угрозу жизнь людей, работающих под током большого напряжения. Надо было бояться короткого замыкания.

Удивительным, хорошим работником был фельдшер Петя Лебедев, маленький, коренастый, не знающий усталости человек. Он с первых дней, живя в нашем отряде и работая на бойне, понял, что товарищам-хирургам трудновато, и сам предложил свои услуги.

— Товарищ начальник, прошу вас, дайте мне такую работу, в которой бы я смог быть полезным. Ведь ночь-то у меня свободная.

И действительно, Петя ночи напролет работал в сортировочной и эвакопалатке, помогая врачам-хирургам.

* * *

Наша Красная Армия представляет собой единую семью — от красноармейца, танкиста, пилота, артиллериста, повара, парикмахера до врача и командира, политработника.

К. СИМОНОВ

РАССКАЗ ВРАЧА

Посвящается тов. Парамонову

Я помню крещенье свое боевое.

В отряде нас числилось двести штыков,

С японцами — было их больше чем двое —

Дрались мы в районе Дальних Песков.

Где должен быть врач в такие моменты?

Ясное дело где — впереди.

Взял я бинты и медикаменты,

Сказал санитару: за мною иди.

Пошли мы, а пули свищут и свищут,

О землю шлепают на пути,

Как будто