Теперь мы были уверены, что сумеем правильно организовать хирургическую помощь раненым; мы знали свои ошибки и поняли, как от них избавиться.

Так мы готовили себя к основной, большой практической работе.

II

Вечер благоухал травою. Спокойна земля.

Но есть в этом спокойствии земли что-то тревожное, еле уловимое чувством.

23 июня мы получили приказ оказать хирургическую помощь пострадавшим в воздушном бою нашим славным летчикам. Их было двое: тт. Комаров Д. и Савкин В. Первый получил тяжелое ранение с раздроблением бедра, второй — менее тяжелое.

Так началась наша работа.

Требовалось в максимально сжатые сроки освоить весь принцип военно-полевой хирургии в войсковом районе.

В этот ответственный момент в отряд приехал профессор М.Н.Ахутин. Он быстро ознакомился с обстановкой, собрал всех врачей, отметил недостатки и принялся за работу.

Работал проф. Ахутин чрезвычайно много, и казалось, чем больше работы, тем меньше он утомляется. Жара была нестерпимая; в раскаленной степи работала горсть людей. Они старались скрыть друг от друга и свою усталость и то, что их измучил зной; работали все без отдыха, и это приносило настоящее удовлетворение.

Однажды раненому командиру необходимо было срочно перелить кровь. Кровь дал проф. Ахутин.

Работа в операционной не была единственной нашей задачей. Нужно было создать на фронте единую систему этапного лечения раненых.

Используя свой опыт, тов. Ахутин помог организовать при автохирургическом отряде этапный походный институт для усовершенствования врачей фронта. В то же время наш отряд усиливал передовые санитарные учреждения своими специалистами.

Делалось это так: наши врачи (Поляков, Рукавишников, Перевалов и др.) направлялись сроком до трех недель на фронт, а оттуда к нам приезжали врачи-фронтовики и совершенствовались в хирургии при нашем отряде. Тов. Нечипуренко считался лучшим фронтовым врачом части; он образцово поставил работу на полковом пункте медпомощи. Первая помощь раненым оказывалась у него превосходно, и наши бойцы отзывались о нем с благодарностью.

Командование направило его совершенствоваться в наш отряд, а на фронт на смену Нечипуренко, в часть Ремизова, был направлен тов. Нечиталюк.

10 июля тов. Нечиталюк выехал к фронту. То попутные, то встречные, мчались мимо бронемашины. Начался спуск к реке Халхин-Гол.

Шофер сказал доктору:

— Пора надевать на голову «котелки».

Тяжелый шлем сидит плотно. Непривычная к нему голова покачивается в такт толчкам машины. Снаряды рвутся неподалеку, и осколки свистят за окном машины.

На первых порах бывает — втянешь невольно голову в плечи и глядишь потом: не заметил ли шофер.

Так было и у Нечиталюка. Вдруг снаряд разорвался совсем близко. Машина рванулась в сторону, в ней что-то треснуло-, и она остановилась. Кругом было темно от поднятой взрывом пыли. Врач и шофер оглядели друг друга. Оба целы, но машина выведена из строя.

У санитарного самолета

Попутная машина помогла тов. Нечиталюку добраться до пункта.

На пункте, где работал Нечипуренко, он учился организации работы. А коллектив пункта с помощью Нечиталюка, в свою очередь, совершенствовался в хирургии.

Такая связь фронтовых врачей с отрядом обеспечивала правильную организацию хирургической помощи раненым.

Поэтому очень редко (было лишь два случая за всю кампанию) раненые долго оставались под жгутом. Несмотря на дальность в 60–65 километров, нам удалось создать быструю эвакуацию тяжело раненых с линии фронта. Мы имели возможность производить полостные операции в первые 6–8 часов после ранения.

Вот почему мы имели хороший успех при сложных оперативных вмешательствах. Данные далеко еще не полны, но мы уже сейчас можем сказать, что процент смертности после наших операций при повреждении внутренних органов гораздо ниже, нежели в госпиталях во время прошлых войн. Даже больше того: он ниже процента смертности в институте им. Склифасовского, который работает в мирных условиях и в котором пострадавшие очень быстро доставляются на операционный стол.

III

Не менее сложна была задача — оградить личный состав и раненых от воздушного нападения. Правда, уже к этому времени мы имели в достаточном количестве щели, разбросанные всюду: у операционной, сортировочной, у палаток, у общежитий, у столовых. Мы обеспечили также сохранность санитарного транспорта врыванием в землю юрт, мы создали условия для спокойного пребывания послеоперационных раненых, но еще не хватало времени, а главное сил, чтобы создать спокойные условия для работы хирургов в операционной.

Мы утомлялись не только от самой работы. Днем мы изнемогали от жары, и к тому же нас изводили комары.

Комары нас буквально замучили, залезая в нос, уши, прокусывая маски, чулки и даже халаты. Приходилось иногда ставить специального человека отгонять этих, как мы их окрестили, «самураев».

К утру комары затихали.

Восток только что успел окаймиться розоватым оттенком, как вдруг воздух прорезал сигнал «воздушная опасность».

Вглядываюсь в синеву дали. Показались неясные очертания японских самолетов, слышен их приторный, звенящий, комариный от дали звук.

В операционной тихо, спокойно, все на своих местах; как обычно, четко идет работа. У оперируемого вскрыта брюшная полость.

Хирурги производят свою ответственную работу. Отчетливо слышны щелчки кровоостанавливающих зажимов. Отрывистые слова хирурга Каханского «просушить»… «лигатуру»… «ножницы»… В операционной мы могли встретить, кроме тов. Каханского, врачей Москвитина, Каракова, Рукавишникова и весь обслуживающий персонал.

Как будто никто не нарушает спокойствия священного хирургического места — операционной.

Работа идет, но сколько требуется сил, самообладания, внешнего, да и внутреннего, я бы сказал, спокойствия, чтобы оперировать под бомбежкой!

Первое время нас бомбили не так сильно, но когда японским горе-бомбежникам обрубили крылья на фронте, когда им уже не давали высунуть носа из-за барханов, когда не одна сотня их самолетов была сожжена нашими доблестными соколами и зенитчиками, ненависть бессилия обуяла наглых захватчиков.

Они решили свою злобу излить на наши санитарные учреждения. Бомбежки участились. Одна из них, произведшая довольно сильное впечатление, была 22 августа.

Наше месторасположение враги безусловно знали, ибо их разведчики, не раз залетая в тыл, ясно могли видеть людей в белых халатах, переносящих раненых.

Пронзительный свист осколков, столбы темносерой пыли с дымом, образуя как бы дымовую завесу, с быстротой бури приближались к нам. Не менее молниеносно мы с тов. Ахутиным очутились в щели. Все ближе и ближе рвущиеся бомбы, отчетливее свист осколков.

Сидим молча, изредка взглядывая друг на друга.

Самолеты делают второй заход.

Ну, теперь-то уж наверняка каюк!

Делиться этими мыслями с соседом не хочу, да и зачем — ему и так не сладко.

Насколько возможно, стараюсь наблюдать из щели за «гостями». Но что за странность?

Японцы изменили маршрут и удирают. Почувствовали приближение