Шрифт:
Закладка:
— Ну, пригубил я сегодня слегонца. С кем не бывает? — Патанатом пожал плечами, с трудом сдержав отрыжку. — У моего друга сегодня был день рождения. Выпили мы во время обеда по рюмашке. Это ведь уважительная причина, не так ли?
Я не стал отвечать на данный вопрос, предпочтя задать свой:
— Также ко мне поступила жалоба о том, что вы выпрашивали деньги у родственника одного из умерших пациентов за хранение тела в холодильной камере.
— Она хотела оставить тело на пять дней, — отпарировал Безбородов.
— Закон позволяет бесплатное хранение до семи дней. И вам это прекрасно известно. Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Пусть оправдываются те, кто виноваты, — резко изрек он. — Я же не чувствую за собой вины.
«Разве что устроил арест человека за преступление, которое он не совершал», подумал я, и Безбородов явно смог прочесть мои мысли.
«Так и ты пустил на тормоза дело, которое могло закончиться приговором одной смазливой девицы», эти слова уже я смог прочесть в блеске его глаз.
К счастью, ни я, ни он, не озвучили своих мыслей, оставив их недосказанными.
— С завтрашнего дня к нам на работу поступают два новых специалиста, — продолжил я. — Один из них будет стажироваться в вашем отделении. Я хочу, чтобы вы его обучили специальности в течение полугода. Надеюсь, его присутствие сможет благоприятно повлиять на вас, также как и мое повлияло в своё время.
— И когда я его обучу, ты укажешь мне на дверь?
— Рано или поздно всех нас ждет пенсия.
Безбородов коротко усмехнулся. Потом еще раз. И еще. Затем перешел на раскатистый смех.
— Я сказал что-то смешное? — уточнил я, когда его приступ сошел на нет.
— Знаешь что, Алексей Дмитриевич, если ты хочешь заполучить молодого специалиста в патологоанатомическое отделение, с последующим увольнением старого танатолога, тогда займись его подготовкой сам. А я — пас.
Безбородов встал, опираясь о подлокотники стула, забрал банку с цепнем с моего стола и направился к выходу.
— Если его обучением займусь я, тогда у меня нет причин держать вас на должности ещё полгода! — пригрозил я, обращаясь ему в спину.
Пожилой врач на миг замер, сжав ручку двери в ладони, после чего, так и не произнеся ни единого слова, вышел в коридор.
Практически сразу после я позвал Маду к себе в кабинет и попросил её найти завхоза.
— У вввас чччто-то сломммалось? — поинтересовалась она.
— Нет. Я хочу превратить музей обратно в зал для совещаний. А потому, нужно освободить его от всех банок, что сейчас там находятся. Пусть он начнет уже сегодня переносить их куда-нибудь в простаивающие помещения или же утилизирует каким-то способом.
Мада подняла руки вверх, словно обращаясь к Богу, с радостью сообщив, что всегда ждала этого дня, ибо все эти экспонаты в банках воспринимались ей как кощунство над человеческими телами. Так что выполнять мое поручение она поспешила чуть ли не в припрыжку.
Немного успокоившись после напряженной беседы, я все же принял решение не давить на Александра Викторовича и дать ему пару дней на раздумье. Мне все же хотелось расстаться с ним на хорошей ноте, без взаимных обвинений и обид. Как не крути, но он заслуживал почетных проводов на пенсию с цветами и поздравлениями.
Но Безбородов решил иначе. Когда я уже собирался уходить домой, Мада принесла мне лист, исписанный от руки. Она сказала, что Александр Викторович, ничего не объясняя, положил листок перед ней на стол и быстро удалился.
Я встал так, чтобы свет от лампы падал под лучшим углом и принялся читать.
«Я, Безбородов А.В., занимающий должность заведующего отделением патологоанатомии, прошу принять мое заявление на увольнение по собственному желанию сегодняшним числом».
Дата, месяц, год. И размашистая роспись.
Больше Александра Викторовича я не видел до самого последнего дня моего пребывания в Старых Вязах.
Эпилог
Тридцать первое октября.
Прошло три года и один месяц с тех пор, как я впервые приехал в поселок Старые Вязы. Это был последний день моего пребывания в этих краях. Причиной тому стало место работы. Я получил предложение от частной клиники, которая находилась в моем родном городе. Высокая заработная плата и близкое расстояние до моей дочери — стали основными причинами моего согласия. Мои коллеги устроили мне за день до этого пышные проводы. Я наслушался вдоволь хвалебных речей и сам не скупился на теплые слова, обещая, что никого никогда не забуду. Затем состоялся банкет и вручение подарка.
На моем прощальном вечере не присутствовал Александр Викторович Безбородов, хотя его пытались пригласить, в том числе и я. Мне на телефонный звонок он не ответил, но тем, кому посчастливилось до него дозвониться, он сообщил, что не готов тратить свое личное время ради посиделок, устроенных в мою честь. Эти слова не могли оставить меня равнодушным, хотя я и понимал причины его обиды в мой адрес. И все же мне хотелось попрощаться с ним перед отъездом. Попытку исполнить данное желание я как раз оставил на тридцать первое октября.
В последнюю ночь в ставшей уже родной мне квартире мне приснился очередной сон, в котором была Каринэ Еприкян. В этот раз она тоже вошла без стука, только теперь на ней было белоснежное платье. На губах играл полумесяц улыбки, а в глазах чувствовалось тепло. Она погладила меня по голове, после чего прошла мимо стены, на которой весели портреты, — ее и Пахомова, — лаская их подушечками пальцев. Затем, сев на стул, которого в реальности опять же там не могло быть, она опустила ладони на колени и принялась глядеть на меня с лаской.
— Здравствуйте, — поздоровался я с ней во сне. — Я сегодня уезжаю.
— Знаю, — кивнула она, впервые заговорив. — Только не забудь о ней.
— О ком? — спросил я.
Каринэ Еприкян лишь шире улыбнулась и растворилась в тенях, что ютились в углах комнаты.
Проснулся я уже с наступившим рассветом. Погода обещала быть солнечной и, по прогнозам синоптиков, аномально теплой для этих широт в осеннюю пору. Деревья были желтыми и красными. Небо синее. Настроение приподнятое.
Проведя все утренние ритуалы, я принялся собирать вещи в свои неизменные сумки. Когда я почти закончил со сборами, в мою дверь постучали. Гостей я не ждал, но надеялся, что открыв дверь, я увижу за ней Безбородова.
Вместо моего
