Конечно, эти фразы, восхищают образным стилем мышления их авторов, но, в целом, не только первая, но и вторая цитата, несмотря на их блистательность, не отражают истинного положения дел в российском образовании. Последнее, по нашему убеждению, уж лучше было бы «косным и инертным», так как оно сегодня не только не «дает» философии с социологией, но и не учит «нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты». Наша школа едва ли полностью копирует исполненные сарказма методические установки г. Брэдбери, но широко пропагандируемая отечественными «новаторами» от Минпроса и их «приводными ремнями», так называемая, «школа компетенций» ускоренно приближает к ним.

Российские мультимедиа часто приводят обескураживающие результаты знаний по языку или географии в американских и западноевропейских школах, между тем ситуация в наших собственных школах (не говоря уже об университетах), по мнению многих авторитетных специалистов, — нисколько не лучше. Печальным является тот факт, что не только юные россияне не переживают из-за недостатка орфографических или географических знаний, из-за явной беспомощности у карты собственной страны, но и взрослые «дяди» и «тети», что служит еще одним свидетельством элементарной деградации российского образования по всем «азимутам». Тем временем российская педагогика, погрузившись в самосозерцание и сторонясь «объектов воспитания», умствует, продолжает упорный анализ тривиальностей, приводящий в лучшем случае к банальным открытиям, в худшем — к «витанию в эмпиреях», имеющих мало общего с реальной жизнью. Тем временем, по словам не последнего представителя общественной мысли России — Сергея Капицы, «за 15 лет мы воспитали поколение идиотов» (увы, уже не одно!).

(Примерно в то время, когда писались эти строки, британский журнал Times Higher Education опубликовал свой ежегодный рейтинг вузов, в котором МГУ в мировом «хит-параде» отведено 155 место, а СПбГУ — 168, остальные российские университеты оказались вообще за пределами списка (данный рейтинг сокращенно называется еще THE/£)S, ранее был известен как THES/&S). За основу ранжирования принимались следующие критерии: а) мнение экспертов о вузе — Peer Review Score (от этого зависело 40% конечной оценки из 100); б) мнение топ-менеджеров крупнейших корпораций, которые в рейтинге названы потенциальными работодателями выпускников вузов — Recruiter Review (10% оценки); в) число преподавателей на одного студента — Faculty/Student Score (20%); г) индекс цитируемости сотрудников вуза в научных статьях, опубликованных в авторитетных изданиях— Citations/Faculty Score (20%); д) число зарубежных профессоров — International Faculty Score (5%) и е) число зарубежных студентов — International Students Score (5%).

«Прикормленные» чиновники Минпроса, до «последнего патрона» отстаивающие высокое мнение о системе российского высшего образования, конечно, могут сетовать на несовершенство оценки THE/QS, но суровая правда состоит в том, что, во-первых, критерии для всех одинаковы, а, во-вторых, оба российские университета должны были занять еще более унизительные места, не будь показателя соотношения числа студентов и преподавателей — в МГУ приблизительно 4 к 1, но это с учетом научных сотрудников, в то время как в большинстве вузов РФ — 10 к 1.

Непредвзятый анализ наиболее «горячих» дискуссий последних лет в области отечественных образовательных новаций обнаруживает их неизменную связь либо с проблемой введения ЕГЭ (а теперь еще и ГИА — государственной итоговой аттестацией девятиклассников), либо — с «компетентностным подходом» и «школой компетенций», идущей на смену прежней советско-российской модели образования, по мнению многих, окончательно пришедшей в «негодность». Существует мнение весьма авторитетных авторов о том, что ориентация на ЕГЭ и совершенно «тупые» тестовые формы аттестации знаний учащихся, которые фактически ликвидируют фундаментальную классическую систему образования в России и переводят ее на прикладные рельсы, приведут к тому, что через считанные годы большинство выпускников школ и вузов будут просто не в состоянии самостоятельно создавать интеллектуальный продукт.

Однако не станем комментировать проблему ЕГЭ — отметим лишь, что истина лежит, скорее всего, посередине между противоборствующими силами. С одной стороны, есть осознанная необходимость перестраивать систему образования, уйти от передачи фактов и определений, с другой — есть стандарт, по которому проверяется качество образования, и он как раз не позволяет уйти от фактов и определений. За воинствующей их критикой сторонниками подготовки «мыслящих учащихся, а не «зубрил», зримо проступает спекулятивная идея «мыслить, вместо того чтобы знать», которая нередко открывает благодатный путь для демагогов, болтунов и просто невежд.

Что касается так называемого компетентностного подхода, «вскружившего головы» отечественным педагогам, то поток публикаций в педагогических изданиях на тему компетенций становится все более стремительным — от одной-двух (!) в 1995 г. до нескольких сотен в 2009, что отражает действие любой бюрократической системы: рядовые исполнители улавливают и в расширенном виде воспроизводят пожелания начальства. Идеями «компетентностного подхода» пронизаны многие сферы деятельности Минобрнауки, а также официальные документы, в том числе Федеральная целевая программа развития образования на 2006—2010 гг. (раздел «Совершенствования и технологии образования», и. 3), План мероприятий по реализации положений Болонской декларации в системе высшего профессионального образования Российской Федерации на 2005— 2010 гг. (раздел 1) и т. д., и т. и.

Ясно, что «победное шествие» сравнительно новых и достаточно «странных» для нашей страны системнообразовательных и педагогических категорий — «компетенции» и «компетентностями подход» — обусловлено стремлением властей как можно быстрее включить Россию в Зону европейского образования (начиная с 2003 года, Болонский процесс — это уже российская реальность!) и выработать структуру сравнимых и совместимых квалификаций для национальной системы высшего образования. «Дуэли» между «еврооптимистами» и «евроскептиками» приобрели вяло текущий характер, хотя первые, благодаря «административному ресурсу», похоже, уже отпраздновали победу.

В рамках Болонского движения университеты Европы «с различающимися степенями энтузиазма осваивают (принимают) компетентностный подход, который рассматривается как своего рода инструмент усиления социального диалога высшей школы с миром труда, средством углубления их сотрудничества и восстановления в новых условиях взаимного доверия» — отмечает один из наиболее известных аналитиков Болонской декларации — В. И. Байденко (2, с. 10). Компетентностный подход широко обсуждается российским педагогическим сообществом и в ряде случаев рассматривается в качестве едва ли не главного течения («mainstream») отечественной педагогической мысли.

Принадлежащие известному нашему премьеру-«златоусту» золотые слова о том, что в России из любой партии «получится КПСС» и «хотели как лучше, а получилось как всегда», на самом деле лучше любых анализов описывают судьбу многих реформистских начинаний в области отечественного образования, которые начинаются с благой идеи, но в процессе реализации последствия оказываются прямо противоречащими замыслам. Вот почему очень важно, чтобы использование компетентностного подхода, потребовавшее частичного пересмотра всей категориальной системы педагогики и образованиеведения, не привело к полному переориентированию системы преподавания в школах и университетах со знаний на компетенции. Ибо результат получится вполне прогнозируемый — не