Во-первых, человек является продуктом взаимодействия социальной и биологической составляющих — именно поэтому нередко использующийся штамп — «перенос дарвинизма в сферу общественных отношений» в какой-то мере является бессмысленным. Приобретение человеком качества «социальности» не противопоставляет людей остальной живой природе, а лишь указывает на то, что в результате эволюции развитие представителей Homo sapience стало подчиняться законам не только биологического, но и в существенной степени общественного развития. Спорить о преобладании той или иной составляющей — все равно, что рассуждать, от чего больше зависит площадь — от длины или ширины. Человек остается неотъемлемой частью биосферы. Это кредо Гумилева.

Человек подчиняется тем же генетическим закономерностям, что и другие виды, а его фенотип (внешний и внутренний облик человека) формируется в ходе взаимоотношений с окружающей средой, которая суть взаимодействия социальных и биологических компонентов. И автор статьи — не «подвинувшийся умом» сторонник слепого «переноса дарвинизма в сферу общественных отношений», поскольку осведомлен о том, что в полной мере социальные признаки, действительно, не наследуются. Но биологические признаки для наследования социальных имеются, они связаны, в частности, со свойствами нервной и эндокринной системы.

Не секрет, что в научном мире встречается стойкое неприятие научной гипотезы Л. Н. Гумилева — дескать, он «мифолог», «идеолог, а не ученый», «не опирался на литературные источники» и т. д., и т. и. Заметим, что та же доктрина Маркса (этот пример едва ли одобрил бы Л. Н.!) с его экономическим материализмом, проповедью классовой борьбы, отрицанием общечеловеческих ценностей и т. д. победоносно «озарила» XX век и до сих пор имеет миллионы сторонников в десятках государств. Будучи до сих пор не реализованной, она остается не опровергнутой, несмотря на ошибочность теории прибавочной стоимости (ценность товара создается не столько трудом работников, сколько потребительской стоимостью товара, и во многих случаях ценность и стоимость вообще не связаны с производственными затратами) и на предупреждение канцлера Бисмарка — «с этим бухгалтером мы еще намучаемся»). Так был ли Маркс ученым или идеологом?

Сегодня уже не все представляют тогдашний накал страстей вокруг идей ученого-новатора, тот вал критики (подчас весьма изощренной и злобной), который сопровождал каждую его публикацию. Критика осуществлялась с различных позиций — по поводу исторической достоверности фактов и толкований, спорности выдвинутых закономерностей развития этносов и истории, зыбкости научного фундамента «пассионарной» теории и т. д. и т. п. При этом идейные «расхождения» Гумилева с акад. Ю. В. Бромлеем (отражавшим в «приснопамятные» годы официальную позицию марксистской науки и ЦК компартии), были лишь видимой частью противостоявшего ему «оппонентского айсберга».

Наскоки многочисленных «штатных критиков» с марксистских позиций (вроде А. Г. Кузьмина или писателя В. А. Чивилихина, посвятившего критике Гумилева за его утверждения о симбиозе Великороссии с Золотой Ордой целый трактат), похоже, лишь «веселили» автора.

Особая роль в критике Л. Н. Гумилева принадлежит «соловьям» ельцинской эпохи Ю. Н. Афанасьеву, А. Л. Янову, Д. Шляпентоху (первый «вещал» из Москвы, второй — из Нью-Йорка, третий — из г. Саут-Бенда в штате Индиана). Что касается последнего, то методологический уровень его опусов вряд ли вообще заслуживает каких-либо комментариев. Больше публицистическими приемами оперировал и Афанасьев. А вот Янов апеллировал уже к научным методам анализа и в ряде работ демонстрировал уважение к «последнему евразийцу», о чем свидетельствует хотя бы следующий его пассаж (со ссылками на других авторов): «Лев Николаевич Гумилев — уважаемое в России имя. Уважают его притом и «западники», которых он, скажем мягко, недолюбливал, и «патриоты», хотя многие из них и относились к нему с опаской. Вот что говорит о нем с восхищением в западнической «Литературной газете» (24 июня 1992 года) петербургский писатель Ге-лиан Прохоров: «Бог дал ему возможность самому публично изложить свою теорию... И она стала теперь общим достоянием и пьянит, побуждая думать теперь уже всю страну». Андрей Писарев из «патриотического» «Нашего современника» был в беседе с мэтром не менее почтителен: «Сегодня вы представляете единственную серьезную историческую школу в России» (5, с. 132). И все-таки мне кажется, что роль, которую предстоит сыграть Гумилеву в общественном сознании России после смерти, неизмеримо более значительна, нежели та, которую играл он при жизни» (8, с. 104).

(Небезынтересно отметить, что Янов — автор кандидатской диссертации «Славянофилы и Константин Леонтьев». Последнего — философа, религиозного мыслителя, публициста — Гумилев почитал в качестве своего учителем евразийства, который считал главной опасностью для России и других православных стран либерализм («либеральный космополитизм») с его «омещаниванием» быта и культом всеобщего благополучия. Леонтьев проповедовал «византизм» и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Несмотря на многие совпадающие элементы мировоззрения этого автора и идей Гумилева, серьезной критики «учителя евразийства» в диссертации не содержалось. Почему? Ответ будет ясен из ниже следующего текста).

Многие исследователи творчества Гумилева прекрасно осознают тот факт, что наиболее острые критические стрелы в его адрес исходят от авторов, углядевших в нем сторонника ... «коричневости» и «.брутального антисемитизма». Но мы то — современники Гумилева, представители различных российских этносов, знаем, что это не так, что это самая настоящая инвектива комплектирующих оппонентов. (Автор, лично знавший Льва Николаевича, беседовавший с ним, ни разу не слышал от него ни одного слова хулы в адрес евреев, да и в отношении хазар он говорил лишь в связи с теорией этногенеза, пассионарности и без какого-либо антисемитского «намека». Диссертационный совет, в котором мы совместно работали, наполовину был «еврейским», и ни разу он не дал никому усомниться в своей интернационалистской платформе).

На чем же основывает свою позицию тот же Янов? Может быть, на том, что Гумилев отвергал общепринятую в современном мире концепцию единой иудео-христианской традиции в пользу ее средневековой предшественницы, утверждавшей, что «смысл Ветхого и смысл Нового заветов противоположны» (1, с. 106)? Но, подобная точка зрения сегодня не нова, она банальна, ее обсуждают даже старшеклассники. «Камнем преткновения скорее служит следующая фраза: «Проникая в чуждую им этническую среду, («блуждающие этносы» — авпк) начинают ее деформировать. Не имея возможности вести полноценную жизнь в непривычном для них ландшафте, пришельцы начинают относиться к нему потребительски. Проще говоря — жить за его счет. Устанавливая свою систему взаимоотношений, они принудительно навязывают ее аборигенам и практически превращают их в угнетаемое большинство» (3, с. 143).

Но ведь в данном случае речь идет об исторических реминисценциях и не более того. В роли подобных этносов так или иначе оказывались десятки и сотни древних народов, в том числе русские племена. Не исключено, что далекие