Шрифт:
Закладка:
Я покрутила в руке карандаш. Там, в приюте, я отказалась от своего таланта. Я взирала на красоту с мучительной жаждой, но давала ей ускользнуть без следа. Игнорируя боль от неутоленной жажды рисовать. И со временем стремление творить умерло во мне, лишенное подпитки. «Неужели это мне расплата за отказ от Богом данного дара?»
Но карандаш разместился в руке так привычно-уверенно. И образы, которые я так старалась подавить, снова возникли перед глазами: свет, падавший сквозь стекло моего окна на пол; чайная роза в саду миссис Донаган, оранжевые тучи на звездном небе и красные розы в неземном свете… эти яркие пышные розы… Карандаш чиркнул по листку и замер в ожидании. В ожидании моего «Нет», которое я проговаривала десятки, сотни раз за прошлый год. А потом я ощутила укол страха, означавшего поражение и смирение.
Но я уже не находилась в Блессингтоне. И больше не была пленницей. Я отказалась от своего таланта и душевного комфорта ради того, чтобы уцелеть в том аду и спастись. А теперь… «Теперь мое спасение в моем таланте!» – интуитивно осознала я. Земля мне даровала свободу. Город лежал у мох ног. Я уже даже забыла, где находилась, и о том, сколько месяцев не держала в руке карандаш.
Когда я закончила, рука устало выронила карандаш. Рисунок получился размазанным, сильно вдавленным в дешевую бумагу, чтобы быть выразительным. На краю ладони чернело пятно. Это был не лучший мой рисунок. А оттиск записанных Ларосой слов – имени и даты – превратил мою усыпанную розами могилу в палимпсест, почти искрившийся облегчением и радостью. «Ты не поражена, – говорил мне мой рисунок. – Ты себе не потеряла!»
Впервые после землетрясения я спала крепко и безмятежно, не пробуждаясь при каждом шуме, не страшась возможного нападения. Я зарылась в одеяла Бобби – грязные и пахнувшие потом. Но впервые за столько дней мне было тепло!
А когда я проснулась, солнце стояло уже высоко, а мой нос уловил запах кофе.
Выйдя из спальни, я увидела Данте. Опять без пиджака, он сидел за кухонным столом, попивая кофе из жестяной кружки и что-то яростно записывая в свой блокнот. При виде меня Лароса улыбнулся:
– По крайней мере, вы не храпите.
– А Бобби храпит?
– Да, когда пьян. А пьян он всегда. – Данте жестом показал на еще одну кружку: – Я принес вам кофе. Наверное, он уже остыл. И без сахара. Молоко тоже выдают лишь тем, у кого имеются дети. А у меня их нет, так что не обессудьте…
– Мне все равно. – Я схватила кружку и с благодарностью отпила глоток. Кофе был едва теплый, но это был кофе! Я пила кофе в бесплатных столовых, но кофе, принесенный другом, показался мне стократ вкуснее.
– Что вы пишите?
– Заметки из вашей ночной истории. Вы ведь хотите, чтобы я ее рассказал читателям? Я не ошибся? Вы хотите, чтобы я помог вам разорить Салливанов? – Глаза Данте блеснули: он боялся, что я скажу «Нет».
– Да. И как можно скорее. Но сначала статьи о Чайнатауне. Тогда мы получим доказательства коррупции дяди и пристрастия Голди к азартным играм. И у вас будет больше аргументов, а не одни мои слова. – Я села рядом с Данте. – Мы сегодня же встретимся с Джоем.
– К вашим услугам, миледи. Я еще отправлю телеграмму своему приятелю. Кстати, по поводу Фаржа… – добавил Данте и, достав оставшуюся с ночи горбушку хлеба, положил ее передо мной на завтрак. – Для осуществления моего плана нам потребуется Шин. Как вы думаете – она поможет?
– В чем?
– Вы сказали, что ваши эскизы у Фаржа.
– Если они не сгорели в пожаре. В Ноб-Хилле все выгорело. В последний раз я видела их в конторе Эллиса, но…
– «Обезьянник» все еще стоит, – сказал Данте.
Я избегала заходить в тот район, опасаясь встретить знакомых. Но не только поэтому. А еще и потому, что не хотела бередить воспоминания о кабинете Эллиса, о ресторане «Коппас».
– Он уцелел?
– Да, – кивнул Данте. – Там удалось спасти целый квартал. И «Коппас» тоже.
– Повезло Эллису, – подметила я, так и не сумев вытравить горечь из своего голоса.
– Ему везде везет. – Голос Данте прозвучал не менее едко. – Но пора положить этому конец. Что вы скажете, если мы выкрадем у него ваши эскизы?
Я лишь молча воззрилась на Ларосу.
– Без них ему конец, – пояснил тот. – Как вы думаете, что произойдет, если он не сможет выполнить ни один из своих контрактов, лишившись источника «своих» идей? Он будет разорен.
Конечно, предложение Данте показалось крайне заманчивым моей жажде мщения, которая была безграничной. Разве это было бы не справедливым возмездием – ударить Эллиса по его самому слабому месту? И все же…
– А как именно вы намереваетесь их выкрасть?
– О, это труда не составит. Если эскизы до сих пор в его кабинете, мы просто войдем туда и заберем их.
– Только не говорите мне, что вас там никто не знает.
– Знают, но я и не собираюсь туда идти. Туда пойдете вы.
– Данте! Они меня узнают. Я работала с Эллисом несколько недель.
– Такой вас не узнают, – указал Лароса на мой наряд. – Они знают женщину в дорогом платье, а не в брюках и фланелевой рубашке. Я вам дам свой старый жакет и шляпу. Мы немножко вас окурим, и вуаля! Мэк Кимбл, мальчик-рассыльный. Они увидят то, что ожидают увидеть.
Я могла бы поспорить с Данте, если бы не знала, что ему удавалось оставаться невидимым на всех светских развлечениях, где я бывала. Даже теперь мне было трудно поверить в то, что я не замечала Ларосу. С его-то магнетизмом! А что до слуг – то как я ни пыталась, но вспомнить хоть кого-нибудь из прислуги вне дома Салливанов у меня не получилось. Данте был прав. Я просто не замечала тех, кого не считала важными персонами.
– В таком случае почему бы вам не облачиться в женское платье и не выкрасть эскизы самому?
Данте, ухмыльнувшись, поскреб рукой по подбородку – уже гладко выбритому, но со светлой полоской на месте бороды:
– Нам потребуется пластырь, чтобы это замаскировать.
– А для чего нам Шин?
– Для того, чтобы наблюдать за Ноб-Хиллом и помешать Фаржу поехать в свою контору, пока мы не сделаем свое дело. Как вы
