к делу подошёл ответственно, два месяца с умным видом ходил с альбомом под мышкой, что-то клеил, резал, малевал. Когда альбом был готов и выброшен заказчиком на помойку, вновь возникла проблема, как Вову нейтрализовать? Но проблема решилась сама собой: будучи уже почти «годком», Тяпкин начинал проявлять соответствующие амбиции. Говоря известным сленгом, заниматься приборкой и чем-нибудь ещё для него уже становилось западло. С приходом в экипаж свежей партии «карасей» Вова решил, что настало его время, и сам перестал что-либо делать. Хоть я и не переносил лентяев и бездельников, в данном случае совсем тому не препятствовал.

Наискосок от койки Тяпкина, чуть дальше через средний проход, в полумраке белело тело матроса Денисова. Несмотря на жару и нестерпимую духоту, Денисов был с головой накрыт простынёй и со стороны походил на упакованный санитарами труп. Видимо, даже во сне Ваня ощущал грозившую ему опасность и, забившись в кокон, таким нехитрым способом создал себе иллюзию некоего персонального жизненного пространства.

Денисов попал к нам в экипаж совсем недавно. Его и ещё четверых «карасей» прислали сюда, в Камрань, прямо из учебки. Путешествие на БДК «Иван Рогов» из Владивостока во Вьетнам пришлось Ване по вкусу, и последующее распределение на подводную лодку новоиспечённый подводник воспринял с большим энтузиазмом. По прибытии его определили в БЧ-5, назначили трюмным машинистом, и уже через пару недель лодка должна была отправляться в море. Романтические ожидания молодого матроса, жаждавшего посмотреть мир и вкусить все прелести настоящей морской службы, начинали сбываться. Новая жизнь обещала быть насыщенной и интересной. Но, как водится, наши представления о будущем редко соответствуют тому, как бывает на самом деле. Иллюзии матроса Денисова быстро развеялись. Ваня, конечно, подозревал, что первое время на флоте придётся несладко, но действительность оказалась страшнее самых смелых его подозрений.

Если сказать, что жизнь «карася» на флоте трудна – это ничего не сказать. Жизнь «карася» на флоте – это не жизнь, а каторга. Но жизнь «карася» на подводной лодке, а особенно дизельной – это даже не каторга…

Типичный флотский «карась» – это самое мелкое в природе живое существо: жалкое, забитое, с никогда не проходящим фингалом под глазом. Оно худо, бледно, вечно чем-то занято-заморочено, куда-то спешит и мечтает только об одном – выспаться.

Очень скоро матрос Денисов стал вполне соответствовать этому хрестоматийному образу.

Глава 41 Несколько дней из жизни Ивана Денисова

Подводная служба матроса Денисова началась с гальюна. В первый же день, вернее, в первую же ночь ему пришлось там хорошо поработать. Оно бы и ничего страшного: что за матрос, который не драил гальюны, но была не его очередь. Дневальный же по команде, матрос Суслов, чьей непосредственной обязанностью в данный момент являлось наведение порядка в местах общего пользования, от своих обязанностей злостно уклонялся. Он стоял на входе, прислонившись к дверному косяку, и давал Денисову ценные указания.

Наутро невыспавшийся Ваня заснул на политзанятиях и даже захрапел, за что тут же получил от замполита наряд вне очереди и задание предоставить к следующим занятиям конспект работы М. С. Горбачёва «Перестройка и новое мышление».

День прошёл относительно спокойно, если не считать пары подзатыльников. Первый был получен от старшего матроса Дрыщеватого за недостаточно бравый, по его мнению, вид. Второй – от матроса Тяпкина за то, что Ваня долго искал закурить. Было ещё несколько выговоров, но это так, мелочи. Почему-то с приходом в экипаж молодого пополнения у многих бывших «салаг» вдруг начинает проявляться недюжинный педагогический талант, и они не могут пройти мимо «карася», не сделав ему замечания или строгого внушения.

Следующие сутки в компании ещё трёх «карасей» матрос Денисов провел в камбузном наряде. До двух часов ночи он отмывал от жира огромные чаны и лагуны, потом чистил картошку, потом драил с содой кафельные полы, выносил мусор. Перед рассветом ему удалось полчаса поспать, притулившись в углу на двух сдвинутых табуретах.

В пять утра Ваню разбудил проходивший мимо мичман, дежурный по камбузу, объявил два наряда вне очереди за сон в неположенном месте и отправил в провизионку получать продукты для завтрака. Потом Ваня двигал столы, стелил скатерти, бегал с лотками в хлеборезку, открывал банки со сгущёнкой, резал на кубики сливочное масло, сервировал: расставлял тарелки и строго, как положено по этикету, раскладывал вилки, ложки и ножи.

В семь утра, когда команда пришла на завтрак, Ваня носился с выпученными глазами от стола к столу, из столовой на кухню. Он то подносил соль или сахар, то бежал менять оброненную кем-то ложку на чистую, то выслушивал наставления или получал оплеуху. Причём, будучи занят получением выговора в одном месте, за то, что его пришлось долго ждать пока он получал оплеуху в другом, он незамедлительно получал оплеуху и там. За обедом и ужином происходило приблизительно то же самое.

Странным тут было то, что требования к сервировке стола и к правилам салонного этикета возрастали в геометрической прогрессии сообразно сроку службы требователей. Моряк, который поначалу во всех случаях обходился гнутой алюминиевой ложкой, а то и вообще предпочитал брать котлету руками, утираться углом скатерти и сморкаться туда же, с течением времени вдруг становился утончённым эстетом. Став «годком», он почему-то уже никак не мог начать трапезу без идеальной сервировки стола, без обязательной пары ножей, разложенных строго по порядку, и без крахмальной салфетки на пузе. Видимо, сама флотская атмосфера оказывает облагораживающее влияние на любой, даже самый примитивный организм.

После отбоя Ваня опять стоял со шваброй посреди гальюна. Теперь уже другой дневальный – матрос Щукин – делился с ним сокровенными знаниями, как быстро разделаться с заплёванной палубой, как прочистить засоренный окурками и доверху заполненный зловонной жижей писсуар, как пробить потерявшее проходимость и безнадёжно забитое «очко», вычурно именуемое на флоте «ваза Генуя». Ваня покорно слушал и мечтал только об одном: побыстрее всё закончить и завалиться спать.

Освободившись в три часа ночи, Ваня из последних сил добрался до кубрика и, не раздеваясь, в чем был, рухнул на койку. Ему тут же стал сниться сон: тропический остров, шелестящие на ветру листья пальм и загорелые мулатки с колыхающимися в такт танца грудями. Но не успели грациозные мулатки протанцевать и пяти минут, как Ваня был безжалостно разбужен. Обитающий с ним по соседству матрос Чистяков оказался человеком весьма тонкой душевной организации, ему показалось, что от соседа плохо пахнет. Возможно, Чистяков был и прав, ведь не в розарии же Ваня провёл полночи. Ещё около часа матрос