– В Норвегии случаев заражения оспой не было более семидесяти лет. И вот теперь болезнь появляется дважды, с промежутком в несколько лет. В обоих случаях одинаково необъяснимо. Вы полицейские. Вам не кажется, что это бросается в глаза?

Кафа попросила ее рассказать об Исмаиле Салебане.

– Мальчик поехал со своим отцом в Сомали. Отец руководил там каким-то строительным проектом. Они пробыли там недолго, и мальчик заболел сразу после возвращения в Норвегию.

– Значит он заразился там, в Сомали? – спросила Кафа.

Петра Юханссен вздохнула.

– Я навестила семью после похорон. Подробно изучила все, что делал Исмаил. Здесь, до отъезда и там в Сомали. Я не нашла никакого объяснения. Он был просто самым обычным мальчиком. Ходил в школу. Играл с друзьями. – Она задержала дыхание. – Очень важно, чтобы вы поняли… – сказала она и посмотрела на экран. – Вы мне позволите?

Она встала и взяла пульт.

Кадры, которые они увидели, были сняты через микроскоп. На красно-оранжевом фоне вились и вертелись маленькие создания около движущейся оболочки. Они походили на клетки спермы в тот момент, когда те пытаются пробраться через мембрану яйцеклетки. Начало жизни.

– Бактерии – одноклеточные существа. Мы, люди, – многоклеточные. Но наше с бактериями начало, с момента возникновения жизни, одинаково. Люди и бактерии находятся в родстве. Вирус… это нечто другое. Другой вид. Некоторые считают, что его вообще нельзя определять как самостоятельную жизнь. Вы не сможете вырастить вирус в чашке Петри, как вы делаете это с бактериями. Вирусы – паразиты. Им нужен живой организм, чтобы сформироваться.

Она отложила пульт.

– Хвост этих вирусов оспы, что я вам показала, – это белки, которые вирус украл из тела хозяина. Хвост дает им силу, чтобы проникать от клетки к клетке. Инфицированные клетки разрушаются.

А это означало, что они стали свидетелями не начала жизни. Это было начало конца.

Косс тяжело откинулся на спинку стула.

– И что вы хотите донести до нас?

Она потерла щуплые руки друг о друга.

– В 1972 году Советский Союз и США подписали конвенцию о биологическом оружии. В ней они обязались не создавать и не развивать биологическое оружие. Примерно в то же время Советский Союз создал новую, засекреченную программу. Биопрепарат. Это самый крупный проект по разработке биологического оружия, который когда-либо видел мир. Исследования активно велись до самого конца холодной войны.

Кафа, наклонив голову набок, вспомнила о том, что говорил Фредрик. Ложь на лжи и ложью погоняет.

– Оспа. Сибирская язва. Эбола. Лихорадка Q. Вирус Марбург и чума. Бактерии, грибки и вирусы. Не существует болезни, которую в СССР не пытались вырастить и произвести с ней манипуляций, чтобы затем начинить ею боеголовки ракет и гранаты. Были привлечены тысячи ученых. Десятки тысяч сотрудников, – продолжила шеф лаборатории. – Последняя зафиксированная вспышка оспы произошла в Сомали. В семидесятых. Но я хочу пояснить, – сказала она и посмотрела на Косса, – что вирус оспы не может находиться в спячке. Его можно заморозить и позже разморозить, но в природных условиях вирус оспы не исчезнет сам по себе на сорок лет, чтобы потом опять появиться. Чтобы существовать, ему нужны хозяева. Люди.

Она опустила руки.

– Инкубационный период оспы – от восьми до десяти дней. Я не знаю, где заразился Исмаил Салебан. Это могло случиться в Норвегии, в Сомали или в пути. Но вирус, которым он заразился, был особенным. Мы взяли пробы, когда Исмаил болел. Он не похож ни на что из того, что я видела раньше. Я опасаюсь, что вирус, с которым мы столкнулись сейчас, модифицирован. Усовершенствован. Чтобы вакцины, которые мы имеем, не действовали на него.

Усовершенствован. Можно же и так на это посмотреть.

Косс, получив требуемый ответ, спросил:

– А это… это возможно? Модифицировать его таким образом?

Юханссен объяснила, что, когда закончилась холодная война, началась утечка информации о Биопрепарате. Стало известно, что Советский Союз разработал боеголовки, направленные на запад против больших городов, готовые к заряду биологическим оружием. Двадцать тонн жидкого вируса оспы лежали наготове на советских военных базах. Запад отреагировал на это с нескрываемой яростью, и чтобы успокоить возбужденные умы, команде британских и американских специалистов по биологическому оружию предоставили возможность посетить установку под названием Вектор, в Сибири. Это было в январе 1991-го. Там, в здании номер шесть, находилась лаборатория. Когда инспекторы захотели войти в нее, им сообщили, что они должны убираться вон.

– Они рассказали, что вакцины, полученные ими в своих странах, не работали, – сказала Юханссен.

– Разве вы не могли использовать вирус мальчика, чтобы разработать новую вакцину?

– Могли. Но это затратно по времени. И дорого. Кто будет платить за разработку вакцины против вируса, существование которого власти даже не признают? И кто ее купит?

Юханссен сложила руки.

– Если измерять по количеству смертей, оспа – худшее проклятие человечества. В прошлом веке болезнь забрала больше жизней, чем Гитлер и Сталин вместе взятые. Намного больше. Официально сохраняются только два образца вируса. Один в лаборатории в Москве и один в лаборатории в Атланте, в США.

Она на секунду остановилась и продолжила:

– Американцы классифицируют оспу как Biosafety Level 4[41]. Самый опасный тип вируса из существующих. Он смертелен, чрезвычайно заразен, и против него мало вакцин. Мы никоим образом не готовы к вспышке. А если еще и окажется, что имеющиеся у нас вакцины не действуют…

Она покачала головой.

Кафа поднялась.

– Вы упомянули о заморозке?

– Да. Пока вирус находится в глубокой заморозке, минус семьдесят градусов по Цельсию или ниже, он может храниться очень долго. Почти вечно.

– О, Господи, – сказала Кафа. Встала и быстро вышла.