Шрифт:
Закладка:
Я выбрал самые яркие, но, видимо, не сдержался и закатил глаза. Товарищ психолог, как бы извиняясь, пояснил, что тест этот, конечно, работает только в контексте остальных.
Дальше была беседа с понятным паттерном («А почему вы считаете себя невиновным?») и милыми, очаровательными деталями в стиле ФСИН:
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — отвечаю, — только спина очень болит. И вижу, как он записывает в анкете: «Хорошо».
Закончилась беседа классически. Заговорили о коррупции. Он выдал мне: «Старые уже наворовали, а новые придут — заново воровать начнут». Я в ответ — такую же привычную трёхминутную лекцию с конкретными примерами Путина и его друзей. Это моментально напомнило товарищу психологу, что у него есть другие дела, и он сказал: «Наверное, нам надо заканчивать».
Это всегда так работает, когда они со своими видеорегистраторами. Запись, где ругают Путина (неважно, что это делаю я), создаёт у них ощущение, что это улика, указывающая на их причастность к преступлению.
Психолог в описании получился ужасным, хотя в целом он был нормальный чувак, вежливый и довольно приятный.
Потом взяли отпечатки пальцев, шестой раз за четыре дня.
Вечером пришла Михайлова и с ходу начала на меня наезжать: оказывается, я вчера написал бумажку, чтобы ко мне пускали правозащитников, а все подумали, что меня тут прирезали.
ФСИН даже опубликовал эту бумажку (надо учесть на будущее, что они такой фигнёй занимаются), но всё равно никто не поверил. А всё потому, что — ура-ура — у нашего расследования про Путина уже 44 млн просмотров. Вчера вечером я мечтал, чтобы хотя бы до 20 дотянули.
Неожиданный и вдохновляющий момент. Вывели на первую прогулку в тюремный двор, и там кто-то за стеной орал: «Алексей, вся Россия с тобой!»
Моя камера — 302. Соответственно, третий этаж. Как в гостиницах.
На прогулку ведут на седьмой этаж. Там несколько камер без крыши. Это и есть «прогулочный дворик»: такая же камера, но неправильной формы. По периметру можно сделать 27 шагов. Маленьких неторопливых шагов.
Четырёхметровые стены покрашены в зелёный цвет с грязными разводами. Вместо потолка — стальная решётка, лежащая на металлических балках. На решётке ещё сетка-рабица с мелкой ячейкой. Это чтоб нельзя было ничего перекинуть из одного дворика в другой.
Чуть выше сделана дорожка в виде помостов — по ней ходит охранник и смотрит, чтобы арестанты правильно копошились и ничего не нарушали. Это напоминает мне муравьиную ферму, которую хотел купить Захар. Только наблюдает за муравьями не человек, а спецмуравей в камуфлированной форме, шапке и валенках.
Ещё выше — железная покатая крыша. Получается, что между наружной стеной прогулочного дворика и крышей есть щель — примерно полтора метра. То есть ходишь ты под крышей, но с одной стороны видна полоска неба. Ну как неба. Кольца колючей проволоки, потом «паутинка», потом решётка, потом небо.
То есть в буквальном смысле видишь «небо в клеточку»: такой был в советском детстве эвфемизм тюрьмы. Небо в клеточку, костюм в полосочку. Костюма в полосочку у меня пока нет.
Зато есть чёрный зэковский бушлат. Его мне выдали, потому что на улице холодно, а у меня нет «одежды по сезону».
Так вот, выводят меня на первую прогулку. Хожу, нарезая круги своими 27 шагами. Можно быстрее идти, но тогда начинает голова кружиться.
Радио орёт — не играет, а именно орёт. Я на своём третьем этаже обычно через закрытую форточку слышу музыку с прогулочного 7-го.
Вдруг мне кажется, что сквозь музыку прорывается голос, орущий ещё более истошно, чем итальянский певец Челентано. Прислушиваюсь — точно: «Алексееей!» Мне, что ль? Да никто не знает, что я гуляю, и увидеть невозможно. Тем не менее ору в ответ: «Чтооо?» В ответ снова орут, но итальянский певец в этот раз победил. Я ничего не расслышал. Плюс спецмуравей, я вижу, недоволен и пошёл к одной из камер. Остановился, смотрит вниз и что-то говорит по рации. Ору: «Чегооо? Я не слышу!!»
Чувак, видимо, набрав побольше воздуха и не обращая внимания на спецмуравья, всё-таки перекрикивает радио: «Алексееей, держись! Вся Россия с тобой!»
Ору в ответ: «Спасибо!» — и хожу дальше очень растроганный. И ещё пытаюсь понять: как же он узнал, что я вообще рядом? Значит, есть способ узнавать, кто гуляет.
Вечером пришёл замначальника по режиму:
— Алексей Анатольевич, информирую вас, что перекрикиваться, перестукиваться и иным образом общаться между камерами запрещено.
— Я не перестукиваюсь.
— Вы перекрикивались.
— Хорошо, — говорю, — не буду больше. Но меня сводит с ума один вопрос. Весь день об этом думаю: как кто-то может узнать, когда я гуляю?
Зам скорчил недовольное лицо, но ответил:
— Я вам так скажу: голь на выдумки хитра.
Голь-то, может, и голь, но точно сообразительнее меня. Я так и не понял, как они это делают.
22 января 2021
Каждое утро меряют давление, и оно у меня всё время как у космонавта: 120/70. Причём дома оно у меня всегда немного выше. То ли пребывание здесь лечебно, то ли всем всегда записывают 120/70. Первое, скорее всего.
На утренней поверке все желают хорошего дня, на вечерней — спокойной ночи. Когда здоровые мужики в камуфляже так вежливы — это выглядит немного комично. Впрочем, вежливость их кажется искренней.
Снова привели в тот кабинет, где был психолог. Сижу, жду. Тут всегда непонятно, куда ведут.
«Собирайтесь с вещами по сезону» — это значит, куда-то ведут вне СИЗО.
«Собирайтесь с документами» — ведут внутри СИЗО, и это может быть что угодно: адвокат, ОНК[10], психолог.
Выяснилось, что меня привели звонить: удовлетворили ходатайство о звонке Юле и матери. Громкая связь, два человека рядом, всё записывается на видео. Матери дозвонился, и мы поговорили. Юле, как назло, нет.
После звонка повели не «ко мне», на 3-й этаж, а на первый. Вот, сижу в каморке, где телефон, стекло и такой же телефон с другой стороны, и пишу. В моей каморке рядом со стеклом надпись шариковой ручкой: «Гореть им всем в аду».
Вадим[11] приходил. Нёс сводку новостей обо мне, но у него всё забрали. Сказал, что Киру[12] арестовали на 9 суток, Лося[13] депортировали, а Юля написала какой-то пост, над которым он чуть не заплакал в
