моей любви, а кто – нет, – огрызнулась Амаль, но скорее для виду, чем для страху. – Тир, хоть и зол на тебя за Лиру, полностью на моей стороне. Он стремился помочь тебе, и не выгонит, испугавшись цесаревича. Да и мне не придется самой жечь имение вашего мучителя. Есть у нас на примете одна красавица, которая с удовольствием сделает это за меня, еще и с аппетитом откусит голову мучителю Ариву.

Я оторопел, и, кажется, Амаль все поняла по моему вытянувшемуся лицу.

– Слыхал когда-нибудь про Аждарху?

– Царя змей? – выдохнул я, припомнив детские сказки.

– Скорее, царицу, – ухмыльнулась Амаль. – Аждарху заточили в озере, посреди того самого леса, где мы с тобой встретились.

– Нава… – На ум тут же пришла последняя встреча с ведьмой из сгоревшей деревеньки. – Она кричала о чудовище, которое обитает в лесу. Это… Аждарха?

– Нава сбежала из общины, которая два столетия поклонялась Аждархе. Они приютили ее, когда та сожгла свою деревню, но она испугалась чудовища и сбежала. Девка умудрилась далеко уйти и даже выдать нашу тайну. Спасибо Творцу, что наткнулась на тебя.

– Чудовище… Аждарха… это дракон?

– Да, огромный трехглавый дракон, – с готовностью ответила Амаль. Я вытаращился на нее в изумлении. – Я все тебе расскажу чуть позже. Уж прости, что не предлагаю спрятать тебя подальше. Думаю, ты жаждешь отомстить за мучения и не согласишься отсиживаться.

Я покорно целовал сапоги цесаревичу, убивал по его приказу. Моя месть не заставит себя ждать.

– Я ни за что не стану отсиживаться в стороне, но прежде хочу знать, во что ты ввязалась. Во что вы все ввязались. Вижу, что цесаревич сдержал данное мне слово и не бросил тебя в темницу, но вознамерился убить. Еще и моими руками, зная, как сильно я тебя…

Я осекся, но заметил, как Амаль затаила дыхание в ожидании моих дальнейших слов. Я должен был сказать их, потому что однажды малодушно ушел и смирился с тем, что мы больше не свидимся. Больше я не отступлю и не отдам Амаль Тиру, если она сама того не захочет.

– Я люблю тебя, моя Амаль. Люблю так, как никого никогда не любил… и даже не представлял, что умею так любить. Только мысли о тебе спасали меня в плену у Первой стражи. Я знал, что терплю ради того, чтобы тебя никогда не коснулись и пальцем. Я больше не уйду, пока ты сама не прогонишь, и даже Тир не помешает мне. Знаю, вы должны пожениться, и не стану мешать, если ты этого и вправду хочешь. Но если…

– Я не выйду замуж за Тира, – пролепетала Амаль, глядя куда-то мне в ноги. – Я намерена занять место воеводы Нарама. Тир для меня – друг и соратник, но уж никак не любимый мужчина. Мое сердце принадлежит тебе, Амир Шайзар, Ингар Динир, навир, перебежчик, мой солдат. Кем бы ты ни был и какую бы личину ни надел, я не могу не любить тебя.

Истерзанная воля в который раз меня подвела, отчего в носу предательски защипало. На глаза навернулись слезы. Разве заслужил я любовь этой девушки? Разве достоин ее? Я – предатель, страдавший не меньше нее, но все еще предатель. Не найдется слов, чтобы описать все, что смешалось у меня на сердце.

Без лишних слов я сжал ее в объятиях, уткнулся носом в кудрявую макушку, пахнущую травами, и прошептал:

– Владыка наградил меня тобою, Гилие.

– Когда-то ты говорил, что люди не зря считают меня зверем, – хмыкнула она и шмыгнула носом.

– Я – дурак, живший детской завистью. Мне так и не представилось возможности попросить у тебя прощения за ложь и за Ингара Динира. Прости меня, милая. Я так много всего наворотил.

Амаль вновь шмыгнула носом, не поднимая головы. Мы оба плакали, скрывая слезы друг от друга.

– Я давно простила тебя. Еще в нашу первую ночь. Все, что ты вытерпел ради меня… Какие еще мне нужны доказательства любви и преданности?

Я обхватил подбородок Амаль и мягко потянул вверх, вынуждая взглянуть на меня заплаканными глазами. Разве могла она когда-то казаться мне умалишенной ведьмой? Вот дурень! Оторвать бы мне голову за все глупости, которые я думал о ней в первые дни знакомства!

Я склонился к губам Амаль и накрыл их поцелуем, вдруг вспомнив вечер в ее кабинете. Тогда наместница пахла сладкими духами и душной летней ночью, излучала силу и власть, даже будучи совершенно неискушенной. Сейчас же я целовал Гилие – ту, что скрывалась под скорлупой из стали. Ее губы казались знакомыми и незнакомыми до боли. Наша ночь и поцелуи, и робость первых признаний остались где-то в прошлой жизни, до той боли, которую мне пришлось перенести. Пусть я не помнил этих губ, но жил только ради них.

Амаль робко обняла меня за шею, прильнув ближе. Она прикасалась ко мне, как к статуэтке из тончайшего фарфора, словно боялась надавить сильнее. Наверняка мое тело казалось ей сгустком боли, но я не хотел этой осторожности. Я желал стиснуть в объятиях свою Гилие, пусть даже руки дрожали и почти не слушались. Несмотря на сопротивление собственного тела, я запустил пальцы в непривычно короткие волосы Амаль, легонько провел по шее, очертил линию челюсти и второй рукой прижал ее за талию теснее. Будь во мне чуть больше сил, тело загорелось бы желанием всего за пару мгновений, но сейчас я чувствовал лишь нежность и спокойствие. На место бескрайней пустоты пришло тепло.

– Я, конечно, прошу прощения, но нам надоело ждать под дверью, – вдруг раздался над ухом родной голос, и я отпрянул от Амаль, совершенно сбитый с толку.

Реф завис передо мной, буровя глазами-бусинками и воинственно надув усы. За всеми этими признаниями я позабыл о нем, о моем родном ворчащем валенке.

– О, вижу, ты наконец обратил на меня внимание, несносный ребенок! – возмущенно выпалил он и для пущего устрашения приблизился ко мне нос к носу. – Я чуть второй раз не помер, пока пережил все твои страдания! Это же надо! Как ты только посмел заставить меня так волноваться?! И гляньте-ка на него, какой довольный сидит! Кобель проклятый! Тебя там сестра ждет, между прочим! Такая же бестолочь, как и ты!

Я подавился собственной слюной.

– Сестра?

Реф замер и как-то даже поник.

– Амаль тебе не сказала? – И голос его из возмущенного стал… заискивающим.

– Я решила, что вы должны сами рассказать ему. Это не моя тайна, – сконфуженно ответила Амаль.

– Сейчас я ее позову.

С этими словами Реф исчез, оставив после