продающего крокусы, подснежники, одуванчики и луковицы цветов, толпятся такие личности, от которых ты этого никогда бы не ожидал. Иногда это блеклый министерский чиновник – эдакий Жоссеран – в черном пальто с меховым воротником, который, на мой взгляд, красиво смотрится под слоем снежинок.

Полагаю, бедняки и художники одинаково воспринимают погоду и смену времен года. Разумеется, каждый человек ощущает происходящие перемены, но для более состоятельных сословий это не является важным событием, которое может хоть как-то повлиять на их расположение духа.

Я нахожу удачными слова одного землекопа: «Зимой я так же страдаю от холода, как и озимые».

Словом, для твоей больной весна будет благом. Надеюсь, у нее все будет хорошо. Какой же сложной была операция! По крайней мере, мне стало не по себе, когда я читал ее описание.

Раппард чувствует себя лучше. Писал ли я тебе, что у него была нервная лихорадка, которая затронула мозг? Пройдет немало времени, прежде чем он сможет работать как раньше, но он уже время от времени совершает прогулки.

Если состояние моих глаз не улучшится, я последую твоему совету и начну промывать их чаем, но сейчас они все меньше беспокоят меня, и пусть пока все идет как идет. До этой зимы, когда я страдал еще и от зубной боли, у меня не было проблем с ними, поэтому я полагаю, что это единичный случай, вызванный общим сильным переутомлением. Напротив, в настоящее время я легче, чем вначале, переношу усталость глаз во время рисования. Напиши мне поскорее и верь мне, мысленно жму руку,

твой Винсент

Не уверен, знакомы ли тебе «благотворительные дома» на канале Брауэрсграхт, напротив больницы. Если погода позволит, я хотел бы отправиться туда рисовать. На этой неделе я уже выполнил там пару набросков. Это несколько рядов домов с небольшими садиками, принадлежащие комитету попечения о бедных.

312 (266). Тео Ван Гогу. Гаага, воскресенье, 11 февраля 1883

Дорогой брат,

снова воскресенье, и снова я тебе пишу. Порой мне кажется, что я с недостаточной теплотой и искренностью описал тебе, как глубоко меня тронуло то, что ты мне сообщил.

Что касается того, может ли настоящая любовь превратиться в утраченные иллюзии, то я не сомневаюсь, что иногда бывает и так, но меня весьма удивило бы, если бы с тобой это произошло, да и со мной тоже это вряд ли случится. Мишле однажды тонко подметил, что любовь вначале непрочна, как паутина, но со временем становится крепкой, как канат.

Разумеется, при условии взаимной преданности.

В последние дни я часто гулял по Геесту и тем улицам и переулкам, где в начале прошлого года часто бывал с Христиной. Однажды погода была дождливой – в такие минуты я нахожу там прекрасным все, – и когда я вернулся домой, то сказал Син: «Все так же, как и в прошлом году». Я пишу об этом в связи с темой разочарования: нет, нет, в любви, как и в природе, есть пора увядания и нового расцвета, но ничто не умирает совсем. Несмотря на приливы и отливы, море остается морем. И в любви как к женщине, так и к искусству случаются минуты истощения и бессилия, но нет вечного разочарования.

Любовь, как и дружбу, я рассматриваю не только как чувство, но и как действие – и именно потому, что она, как любое действие, требует напряжения сил, поэтому случаются и времена усталости и бессилия.

Чистосердечная и искренняя любовь благословенна, хотя это и не исключает трудностей для тех, кто ее испытывает.

Я доволен, что моим глазам не стало хуже, им даже лучше, но они все еще беспокоят меня, и нужно быть осторожным. Должен признать, ощущения не из приятных.

Как бы мне хотелось опять поболтать с тобой – я не подавлен из-за работы, не равнодушен к ней, и у меня нет упадка сил, но у меня обозначился некий застой, вероятно, из-за того, что мне не хватает общения с теми, с кем я мог бы об этом поговорить в сложившихся обстоятельствах. И сейчас рядом со мной нет никого, с кем я мог бы это обсудить, никого, кому я мог бы довериться, – я НЕ имею в виду, что никому нельзя доверять, наоборот, но, к сожалению, среди моих знакомых очень мало таких людей.

Я порой вспоминаю: когда я, много лет назад, впервые приехал в Гаагу и начал работать у Гупиля, то первые два года из трех были довольно тягостными, но последний год прошел гораздо более приятно, и, кто знает, может, так случится и здесь.

Мне очень нравится пословица «When things are at the worst they are sure to mend»[148], но порой я спрашиваю себя: не идут ли уже наши дела the worst?[149] Потому что мне не терпится, чтобы все mending[150]. Ну да ладно.

Недавно я прочитал книгу Мишле «Народ», вернее, я прочитал ее какое-то время назад, а именно этой зимой, но на днях она снова мне вспомнилась.

Книга написана быстро и явно второпях, и если из всего Мишле прочитать только ее, то, полагаю, она мало кому понравится и вряд ли кого-нибудь поразит. Будучи знакомым с его более основательными трудами – «Женщина», «Море» и «История [Французской] революции», – я нашел, что она похожа на грубый набросок какого-нибудь горячо любимого мною художника, и, если рассматривать ее под этим углом зрения, она по-своему очаровательна.

Манера, в которой он работает, вызывает у меня зависть. Я ни секунды не сомневаюсь, что среди писателей найдутся многие, кто не приемлет его метод, так же как среди художников есть те, кто поддержит придирки к технике Израэльса. Чувства М. глубоки, и он выплескивает на бумагу то, что чувствует, совершенно не заботясь о том, как он это делает, и совершенно не думая о «технике» или общепринятых правилах; он лишь придает произведению такую форму, чтобы оно было понято тем, кто захочет его понять. На мой взгляд, «Народ» написан не совсем под влиянием premiere pensee[151] или общего впечатления, а скорее основывается на недоработанной, но все же неслучайной и хорошо продуманной концепции. Некоторые фрагменты явно написаны в спешке и добавлены к тем, что проработаны и изучены более серьезно.

Судя по меховому пальто, де Бок чрезвычайно преуспел. Я не видел его на протяжении многих месяцев и случайно встретил несколько дней назад; как я упомянул, на нем было великолепное меховое пальто и т. д. И все же он не показался мне преуспевающим. Ты когда-нибудь испытывал сочувствие к человеку, который, несмотря на внешнее и напускное благополучие, в твоих глазах выглядел несчастным? А потом, ты понимаешь: если я буду искать его дружбы, он решит, что я хочу его одурачить, и заслужить его доверие, уже не говоря о его расположении, будет почти невозможно – и даже если мне это удастся, он скажет: «В таком уж положении я оказался», и мы не сможем повлиять друг на друга. Вот что я думаю о де Боке, и хотя я испытываю к нему искреннюю симпатию и нахожу многие его работы прекрасными, я все же не считаю, что мы сможем принести друг другу пользу, главным образом потому, что у нас противоположные взгляды на жизнь и искусство.

Мне порой бывает сложно отказаться от дружбы, но если бы пришлось навещать кого-то в мастерской, думая при этом: «Говори о всякой чепухе, не затрагивай важных тем и не делись своими настоящими впечатлениями о том, что происходит в искусстве», это привело бы меня в еще большее уныние, чем полный отказ от общения. Именно потому, что я нуждаюсь в искренней дружбе и настаиваю на ней, мне сложно приспособиться к тому, что обычно считают дружбой.

Если обе стороны стремятся к дружеским отношениям, то даже если порой и случается разлад, это не происходит по пустякам, а если это бывает, люди мирятся. Там, где есть условности, почти неизменно появляется желчь, именно потому, что невозможно свободно выражать свои чувства, и когда такое происходит, этого достаточно, чтобы у обоих осталось стойкое неприятное впечатление, и нет надежды на то, что они будут полезны друг другу. Там, где есть условности, присутствует подозрительность, а подозрительность рождает интриги. Своей искренностью мы облегчаем друг другу жизнь.

Сейчас все привыкли к существующему положению вещей, но это неправильно,