Он кивает. Не понимаю, значит ли это, что он согласен или что нас не принимают.

– Это был камень не в твой огород, Лу, честное слово! Мне очень жаль, что я тебя задел. Я всегда считал тебя человеком, который очень хорошо адаптировался – принял те ограничения, которые наложил Господь.

– Не думаю, что их наложил Господь, – возражаю я. – Родители говорили, что мне просто не повезло – некоторые люди рождаются такими. Но если это сделал Бог, то неправильно было бы меняться, верно?

Пастор выглядит удивленным.

– Но все всегда хотели, чтобы я поменялся, стал как можно более нормальным, и если их требование справедливо, значит, они не верят, что ограничения, то есть аутизм, наложены Богом. Вот что я не могу понять. Мне надо знать, кто прав.

– Хм…

Пастор долго раскачивается, перекатываясь с пятки на носок и глядя мимо меня.

– Никогда не думал в таком ключе, Лу. В самом деле, если люди рассматривают различные виды инвалидности как данные Богом, то единственный разумный вариант – ждать исцеления у купели. Данное Богом нельзя просто откинуть. Но вообще-то, я с тобой согласен. Не верится, что Бог пожелал кому-то родиться с инвалидностью.

– То есть мне нужно желать исцеления, даже если его не существует?

– Думаю, нам нужно желать того, что желает Господь, но хитрость в том, что чаще всего мы не догадываемся о Его желаниях, – говорит священник.

– Вы догадываетесь, – говорю я.

– Частично. Господь хочет, чтобы мы были честными, добрыми и помогали друг другу. Но хочет ли он, чтобы мы гнались за любой призрачной возможностью исцеления недугов, которыми мы наделены с рождения или получили при жизни… не знаю. Полагаю да, если это мешает нам быть такими, как задумал Бог. А если исправить какие-то вещи не в людской власти, тогда нужно с ними смириться по мере сил. Святые угодники! Какие сложные темы ты поднимаешь, Лу!

Он улыбается мне – похоже на настоящую улыбку – глаза, губы, все лицо целиком.

– Ты был бы очень интересным студентом семинарии.

– Я не смог бы учиться в семинарии, – отвечаю я. – Я не выучил бы языки.

– Ну не знаю… Я подумаю над твоими словами, Лу! Если ты захочешь поговорить, то…

Это знак, что сейчас он больше не хочет разговаривать. Не понимаю, почему нормальные люди не могут просто сказать: «Я больше не хочу это обсуждать» – и уйти.

Я быстро прощаюсь и ухожу. Я распознаю многие знаки, хотя некоторые из них лишены смысла.

Автобус, на котором я еду со службы, тоже опаздывает, поэтому я на него успеваю. Стою на углу и жду, размышляя о проповеди. По воскресеньям в автобусах мало народу, поэтому сажусь на свободное место, и место рядом тоже пустует, я смотрю на деревья, красно-коричневые и медно-красные под осенним солнцем. Когда я был маленьким, листья еще становились просто красными или желтыми, но те виды деревьев вымерли от жары, и сейчас на деревьях, которые вообще меняют цвет, листья более приглушенных цветов.

Дома принимаюсь за чтение. Хочу дочитать Цего и Клинтона до утра. Я уверен, что меня вызовут поговорить о лечении и спросят, что я решил. Я не готов принять решение.

– Пит! – произнес в трубке незнакомый голос. – Это Джон Слазик.

В первую секунду Алдрин не понял, затем сердце его остановилось, а после забилось с удвоенной силой. Джон Л. Слазик, бывший генерал Военно-воздушных сил США, в настоящее время – главный управляющий компанией.

Алдрин, сглотнув, с трудом овладел голосом.

– Слушаю, мистер Слазик. – И тут же подумал: надо было сказать «слушаю, генерал», но было поздно.

К тому же он не знал, используют ли генералы в отставке звание при общении с гражданскими.

– Послушайте, не могли бы вы немного рассказать о новом проекте Джина Крэншоу?

Голос Слазика был глубоким, теплым и бархатистым, как хороший виски, и столь же могущественным.

Алдрин почувствовал, как огонь пробежал по жилам.

– Конечно, сэр!

Он попытался упорядочить мысли. Он никак не ожидал звонка от генерального директора. Затем одним духом выпалил всю историю: и про эксперимент, и про отдел аутистов, и про необходимость уменьшить расходы на его содержание, и про свои опасения, что задумка мистера Крэншоу будет иметь отрицательные последствия как для компании в целом, так и для сотрудников, страдающих аутизмом.

– Понятно, – произнес Слазик.

Алдрин затаил дыхание.

– Знаете, Пит, – продолжил Слазик так же расслабленно и лениво. – Меня слегка настораживает, что вы не пришли сразу ко мне. Я понимаю, что вступил в должность недавно, но хотелось бы знать, что происходит в компании, а не ждать, когда на голову упадет кирпич.

– Простите, сэр! – сказал Алдрин. – Я не знал. Я не хотел нарушать субординацию…

– Хм… – Длинный и явный вдох. – Понимаю-понимаю… Однако бывают ситуации – редко, но бывают, – когда вы пытаетесь обратиться к вышестоящему и вам преграждают путь, и тогда нужно перескочить звено. Сейчас была одна из таких ситуаций – лично для меня было бы очень полезно, если бы вы действовали соответствующе.

– Простите, сэр! – повторил Алдрин, сердце по-прежнему колотилось.

– Но мы успели, – продолжил Слазик. – По крайней мере, дело еще не просочилось в средства массовой информации. Мне было приятно узнать, что вы беспокоитесь и о своих подчиненных, и о благе компании. Надеюсь, вы понимаете, Пит, что я никогда не одобрю незаконных или противоречащих этике действий по отношению к нашим сотрудникам или другим участникам эксперимента. Я, мягко говоря, слегка удивлен и разочарован, что один из моих подчиненных пытался провернуть такую аферу.

Под конец фразы голос утратил ленивую бархатистость, став стальным. Алдрин невольно задрожал.

Затем бархатистость вернулась.

– Но это не ваша вина, Пит. Итак, с вашими сотрудниками история такова. Им пообещали лечение и пригрозили увольнением – вам надо уладить дело. Вам пришлют юриста, который все объяснит, но вам нужно их заранее предупредить.

– А какова… какова… ситуация сейчас? – спросил Алдрин.

– Разумеется, рабочие места остаются за ними, если они хотят, – сказал Слазик. – Мы не принуждаем волонтеров, кем бы они ни были… ну, и это не армия. У них есть права. И они не обязаны соглашаться на лечение. С другой стороны, если они изъявят желание – пожалуйста, они уже прошли предварительные исследования. В таком случае им гарантирована оплата в полном объеме, без потери трудового стажа.

Алдрин хотел было спросить, что ждет Крэншоу и его самого, но побоялся – чтобы не усугубить и без того шаткое положение.

– Я скоро вызову мистера Крэншоу для разговора, –