– Простите, ради бога, – начала Рейчел, но Эдриен отмахнулась:

– Не за что. Я занималась делами и сейчас хочу выпить. Знаю, что вам предстоит еще долгий обратный путь, но, если это входит в ваши предпочтения, думаю, вы заслужили бокал вина.

Рейчел посмотрела на графин, вздохнула.

– Хотелось бы, спасибо. Два поцелуйчика на дороге и одна серьезная авария – и вся дорога встала намертво.

Рейчел взяла предложенный бокал, секунду посидела, откинувшись на спинку. Она была в янтарно тонированных очках и светло-голубом блейзере на белую футболку.

– У вас тут просто рукотворный рай.

– Стараюсь его поддерживать. Впервые пытаюсь сама выращивать огород на заднем дворе и рада до неприличия, что у меня взошли помидоры и перцы. И жуть до чего боюсь их погубить.

– Английскую соль развести в воде.

– Ага! – Эдриен засмеялась; она не ждала такого ответа. – Моя бабушка на нее молилась. Вы тоже садовод?

– Живу в городе, поэтому только в горшках. Не то чтобы помидоры прямо с ветки. Итак…

– Только сперва я должна вам сказать и показать. Сегодня утром пришло очередное стихотворение. – Эдриен взяла папку, заранее положенную рядом с ней на стол. – Штемпель Омахи. Я сделала копию письма и конверта.

Рейчел сменила очки и прочла стихотворение.

– Прямее обычного, указаны временные рамки.

– Лето, и оно приближается. Я вам должна сказать, что отреагировала.

Рейчел глянула поверх очков:

– Как именно?

Эдриен в ответ открыла планшет, нашла видео, повернула планшет экраном к Рейчел и включила ролик.

Рейчел, прихлебывая вино, смотрела молча, пока видео не кончилось.

– И это вы выложили сегодня.

– Ага, на своих страницах в соцсетях. Несколько раз просматривала комменты, но пока что ничего необычного.

Рейчел кивнула, потом сняла повисшие на цепочке очки и посмотрела на Эдриен в упор.

– Вы женщина неглупая и понимаете, что подобный брошенный вызов может спровоцировать эскалацию и даже конфронтацию. Этого-то вы и добивались.

– Да.

– Я здесь не для того, чтобы распоряжаться, могу лишь поделиться своим профессиональным мнением. Скажу так: мне жаль, что вы не подождали до нашего разговора.

– Я ждала с семнадцати лет. И ничего не рассасывалось, а только становилось хуже.

– Это правда. Так как вы ждать не стали, оценим, что мы имеем сейчас. Если это видео подтолкнет его к угрозам в комментах в соцсетях, мы определим его айпи-адрес. Как вы сами знаете.

– Да. И наверняка он это тоже знает, но может со злости написать – так бывает. Даже с теми, кто не псих и у кого нет обсессии.

– Верно. Так что будем пристально следить. Могу связаться с агентом, которая ведет ваше дело, подтолкнуть ее, чтобы она тоже последила.

– Была бы благодарна.

– А пока что у меня для вас отчет. – Она полезла в портфель. – Кое-какие подвижки и кое-какие теории.

– Вы ездили в Питтсбург.

– Ездила. Репортер, который выкладывал историю ваших родителей, переехал туда несколько лет назад. Работает на онлайновом сайте сплетен.

– Но вы не думаете, что за этим стоит он?

– Нет. И его допросили после того, как к вам стали приходить стихотворения. Нападение в Джорджтауне, смерть Джонатана Беннетта привлекли пристальное внимание прессы. До этого ваша мать и вы, как ее дочь, привлекали некоторое, в основном положительное, но и негативное тоже было. Не бывает без него. Некоторые ее критиковали за то, что она не замужем, намекали на ее неразборчивость в связах – этакий сдержанный термин для них, – потому что она не называла имени вашего отца.

Эдриен закрыла планшет и отставила его в сторону.

– Я ничего этого тогда не знала. Когда все это грянуло, после Джорджтауна, этот след еще долго преследовал мою мать. Всякая мерзость по углам. Этого я тоже не знала, потому что она меня перевезла сюда и оставила тут, пока все постепенно не затихло.

Успокоившись, Эдриен глотнула еще вина.

– Она защитила меня – по-своему – и снова налегла, еще сильнее налегла на свою работу. Ничто не могло ее остановить. Когда-то меня это возмущало, сейчас – восхищает.

– Такие вещи снова всплывают время от времени. Вот этот репортер, Деннис Браун, пытался оживить вашу историю, и ему даже удалось немного наварить на этом успехе.

– Я знаю, но такое проще было игнорировать. Она женщина очень сильная, и эту историю в интервью обсуждать наотрез отказывалась. Когда Лина Риццо закрывает дверь, ее уже не выбить.

– Согласна с вами, поэтому я и ездила в Питтсбург. В вопросе о вашем биологическом отце она тоже закрыла дверь, но кто-то эту дверь вышиб. Как и почему? Не люблю вопросов без ответов. Это дело старое и забытое – или нет? Вот что я хотела выяснить.

– И как? Выяснили?

– Такая давность хорошо защищает источник, тем более когда он не только пересох, но и практически нежизнеспособен. Но у меня есть подходы, которых полиция себе позволить не может. Он дважды разведен и платит алименты на трех детей. Его доход, скажем так, значительно уменьшился. А он любит бурбон.

Эдриен, поняв, чуть улыбнулась:

– Вы его подкупили.

– С разрешения вашей матери, так как оплачивала этот фрахт она. Тысяча долларов – у меня было разрешение на пять, но он оказался дешевой девочкой, и тысяча его вскрыла. А бутылка «Мейкерз марк» сделала положительно красноречивым.

Рейчел машинально взяла с сырной тарелки кусочек сыра на тончайшем крекере.

– Боже мой, хорошая штука. Это что?

– Рустико с красным перцем.

– Восхитительно. В общем, после передачи денег и пары стаканчиков бурбона я узнала все. Его источником была Кэтрин Беннетт.

– Я… простите, не поняла.

– Жена Беннетта знала о его склонности к симпатичным молодым студенткам. Она закрывала на это глаза, оберегая свой образ жизни, семью, положение в университете, в обществе. Но про вас она узнала. Он зачал ребенка, и это, кажется, стало для нее серьезным потрясением. Насколько мне удалось сложить этот пазл, она не стала обострять отношения с мужем, рискуя разводом, а начала принимать лекарства – или усилила прием лекарств. Глотала валиум, ксанакс и другие средства, чтобы как-то справиться, но уже существовали вы – и ваша мать. «Йога-беби» была готова стать или уже стала домашним брендом. Кэтрин могла терпимо относиться к романам мужа, но не могла выдержать напоминания о том, что он заимел ребенка вне мира, который она так тщательно выстраивала.

– И она все рассказала, – произнесла Эдриен вслух. – Он обвинял мою мать, меня – только не себя, – а погубила его собственная жена.

– Она ощущала себя жертвой. И он должен