Как долго это продолжалось, Люси не знала. Но в какой-то момент она остановилась. Ребенок снова дышал – тихо, но ровно.

На лбу Люси выступили капли пота. Дрожащими пальцами она поставила девочке термометр. Она не сразу смогла разобрать, что он показал, но когда разобрала, чуть не закричала. Жар спал. Люси быстро потянулась за пипеткой для кормления и капнула на язык ребенка несколько капель раствора пептона[37]. Ее сердце радостно заколотилось, когда она увидела, что Грейси делает самостоятельные глотки. Дыхание малышки стало более четким, как и пульс, а температура упала еще на градус. Еще несколько легко проглоченных капель питательного вещества. А затем, когда первые лучи рассвета просочились сквозь жалюзи, веки Грейси поднялись. Девочка посмотрела на Люси абсолютно осознанно. Говорить она еще не могла – это было впереди. Но вот он, проблеск жизни и разума. Наконец-то кризис миновал.

Люси захлестнул прилив огромной радости. Ее ослепили жгучие безудержные слезы – слезы ни с чем не сравнимого ликования. Она сложила ладони и подняла их в благодарственной молитве. Затем, покачнувшись, встала и подняла жалюзи. На улице, напротив окна, продолжая свое бдение, пристально смотрел на нее Том Хедли. Люси махнула ему, дав понять, что самое страшное позади. И когда он ринулся ко входу, она поспешила встретить его. Там, на пороге, она сообщила ему чудесную новость, и их обоих осветило восходящее солнце.

Выздоровление маленькой Грейси Хедли вызвало радостное оживление во всей больнице, тем более что и эпидемия в целом пошла на спад. Энн, тихо сидевшая в своей комнате и писавшая письма, подумала, что основная часть ее работы здесь выполнена. Заглядывая в будущее, она уже размышляла о возвращении в Лондон вместе с сестрой. Люси наверняка получит поддержку от мисс Мелвилл, учитывая, насколько самоотверженно она здесь себя проявила. Как это было бы чудесно – она и Люси, старшие медсестры палат, вместе в Трафальгарской больнице!

Сейчас Энн писала последнее и самое трудное письмо. Оно было адресовано доктору Прескотту. Почему это письмо давалось так тяжело, она едва ли могла понять. Она почти ничего не сообщала о собственных достижениях, подробно останавливаясь лишь на успехах Люси. Энн еще раз поблагодарила Прескотта за то, что он дал им возможность выполнить эту работу. Она быстро исчерпала запас новостей. В последние недели она так часто думала о Прескотте, что было странно, почему у нее не получается выразить эти мысли словами. Она испытывала по отношению к нему непонятное замешательство, некий тревожный, не до конца осознанный конфликт эмоций, как будто хотела, но боялась увидеть Прескотта. Эта мысль заставила Энн слегка улыбнуться.

Именно в этот момент в комнату без стука ворвалась Нора. Очень бледная, запыхавшаяся, она явно пыталась справиться с потрясением. А затем выпалила:

– Люси упала в обморок в палате. Она… она просто потеряла сознание.

Энн, не вставая со стула, напряженно полуобернулась.

– Ничего страшного, – едва выговорила Нора, хотя ее вид говорил об обратном. – Просто доктор Форрест… он послал меня за тобой.

С задрожавших губ Энн была готова сорваться дюжина вопросов. Но с внезапным и ужасным предчувствием она поняла причину обморока Люси. Оцепеневшая, она, как лунатик, поднялась и последовала за Норой в палату.

Люси они нашли не там, а в маленьком подсобном помещении, которое использовалось как кухня. Она лежала на нескольких подушках, поспешно брошенных на пол, над ней, опустившись на колено, склонился доктор Форрест, а две медсестры стояли рядом. Одного взгляда на Люси хватило Энн, чтобы осознать худшее. Люси не упала в обморок. Она была без сознания, часто дышала, лицо сильно покраснело. Под кожей уже проступали первые слабые, уродливые пятна сыпи. Сердце Энн стало холодным как лед. Она поняла: Люси заболела лихорадкой.

Скрипнув своими старыми суставами, доктор Форрест поднялся. Он избегал встречаться глазами с Энн, опасаясь, что она прочтет в них зловещую правду. Но Энн достаточно насмотрелась на пациентов с этой ужасной болезнью, чтобы понять, что Люси поразила ее худшая, самая злокачественная форма. С огромным трудом она взяла себя в руки и повернулась к Норе:

– Приготовь кровать в дальней палате. И скажи сестре Глен, что она мне понадобится.

Десять минут спустя они перенесли Люси вниз через двор в отдельную палату. Доктор Форрест немедленно сделал спинномозговую пункцию и ввел огромную дозу сыворотки. Нора и Гленни стояли рядом. Сделав отчаянное усилие, Энн совладала с терзавшими ее чувствами. Она поручила Гленни дежурить днем, а Норе ночью, решив, что сама постоянно будет рядом.

Глава 57

Новость быстро распространилась по больнице, и на это место опустилась тень. Обаятельную, безупречно исполнявшую профессиональную обязанности медсестру в коллективе полюбили, и теперь делалось все – абсолютно все, чтобы помочь ей выкарабкаться. Однако Люси не отвечала на лечение.

В четыре часа дня у нее начался бред и сильнейшая интоксикация. Она металась в кровати и бормотала обрывочные фразы о детстве, о школьных днях, о начале работы в шерефордской больнице. И постоянно упоминала Энн. А в какой-то момент попыталась спеть тонким, высоким голосом один из любимых псалмов их матери.

Какой мукой это было для Энн, да и для Норы и Гленни, оставалось только догадываться. Энн никак не выказывала эмоций, продолжая неустанно подновлять пузырь со льдом на раскаленном лбу сестры. Температура у Люси все еще поднималась. Доктор Форрест, приходивший каждый час, больше ничего не мог сказать и только качал головой.

В половине седьмого начался первый припадок. Энн, казалось, окаменела от ужаса. Но именно она сделала Люси укол морфия.

– Энн! Ради бога, отвлекись хоть ненадолго, – взмолилась Нора.

– Только на минуту, – глухо ответила Энн. – Я должна отправить телеграмму. Нужно вызвать ее мужа.

Она пошла в свой кабинет и по телефону отправила телеграмму Джо, на адрес компании «Транспорт лимитед». Но затем, подумав, что такое сообщение он может и получить, если по заданию компании находится на севере, она послала длинную телеграмму доктору Прескотту, прося его найти Джо и сказать ему, чтобы он немедленно ехал в Брингауэр.

К вечеру состояние Люси ухудшилось. Несмотря на опиаты, она металась и бредила. Не раз Энн приходилось крепко удерживать сестру, чтобы она не нанесла себе травму. При этом Энн с ужасной болью отметила, как исхудали руки Люси. Дело было не в лихорадке, а в предыдущих неделях непрерывной работы. Затем, совершенно неожиданно, у Люси снизилась температура – точнее, даже не снизилась, а словно камнем упала на дно.

Нора, посмотрев на градусник, ахнула:

– Полчаса