— Сочувствую твоему горю.

Слишком поспешно сказал.

Она смотрела на него пристально.

«На самом деле тебе плевать, Хастияр, сын Тур-Тешшуба», — вот что он видел в её глазах.

Выругался мысленно.

— Чем же помочь тебе?

— Ничем не поможешь.

Он почувствовал, что удачно зацепленная нить ускользает и спросил:

— Тебя ведь не потерянные следы родни беспокоят? И не крыша над головой?

— А что же, по-твоему?

— Те люди, что разорили Крит, — сказал он, как можно более небрежным тоном.

— С чего бы? Сам сказал — много лет прошло. Мои слёзы давно высохли.

— Но многие другие люди могут их пролить вскорости.

— Почему ты так думаешь?

— Те люди…

— …едва ли их можно назвать людьми, — перебила она.

— Хорошо, те душегубы… Они не оставили сей промысел. Тесей взялся за старое.

Она дёрнулась, как от удара. Платок сполз с головы, и волосы рассыпались по плечам.

Троянский купец не солгал — женщина, которая рассказала ему о нашествии аххиява, была весьма и весьма хороша. Троянец описал именно её, ту женщину, которая сидела сейчас перед Хастияром. Глаза серые, тёмные кудрявые волосы, вся такая видная собой, но дёрганая. Критянка Амфитея.

Хастияр подался вперёд.

— Ты расспрашивала о разбойных, потому как беспокоишься, что прошлое снова тебя настигнет?

Амфитея сжала зубы.

Она это, она, никаких сомнений. Та, что предупредила купца. Хастияр совершенно уверился в этом. Но зачем она здесь?

— Тесей и нам крови немало попортил.

В этих словах она уловила нескрываемое раздражение. Неужели искреннее?

Амфитея казалась Хастияру знакомой. Нет, он никогда её прежде не встречал. Но что-то тут неуловимое… В незначительных поворотах головы, движениях шеи, осанке… Будто привыкла, что на груди и плечах обычно лежит нечто тяжёлое. Золотое ожерелье усех?

Хастияр посмотрел на Хеттору. Он не забыл, как она пристально смотрела на троянца, едва её привели. Хеттору взгляд не отводил. Он ждал вопроса и чуть хмурился, недоумевая, чего это теперь хетт так его разглядывает.

Взгляд Хастияра скользнул на грудь троянца, где висели три золотых мухи.

«Золото храбрости».

Хастияр откинулся на изогнутую спинку стула.

— Что-то девушка в тебе нашла, — сказал он троянцу на языке несили, — на меня она так не смотрит. Не нравлюсь, видать. А ты ей явно приглянулся. Хочешь?

— Зачем она мне? — удивился троянец.

— Ну как. Ты же первый парень там у вас…

Чуть не сказал «на деревне», еле сдержался.

— Неужто не хотел бы вдуть такой красавице? Она, как ты слышал, свободна. Возражать не будет.

— Ну… при иных обстоятельствах… — смущённо пробормотал Хеттору.

Амфитея задохнулась от ярости и прошипела что-то резкое.

Хастияр вдруг понял, кого ему напоминает эта женщина. Федру, жену царя Тесея. Такое же красивое лицо и такая же безумная ярость.

Он не подозревал, какая мешанина чувств обуревала её сейчас. Любовь и жажда мести завели её в тупик, выхода из которого она не видела.

— Что она сказала? — спросил он у троянца.

— Снова ругается, — ответил тот, — говорит — тварь я неблагодарная.

— Ты хорошо язык критян знаешь? Не ожидал, — удивился Хастияр.

— Я только ругаться умею, — мрачно ответил троянец, которого речь посланника очень смутила и неприятно удивила.

— А вот она на нашем не только ругаться умеет. Не удивлюсь, если она и хаттский знает.

Он подмигнул Амфитее. Та поджала губы и смотрела исподлобья

— Ещё она сказала, что их богиня тебя накажет, — заявил Хеттору.

— Она меня уже наказала, хуже не будет.

— А почему я «тварь неблагодарная»? — спросил троянец.

— Потому что это благодаря ей мы здесь оказались раньше разбойных аххиява. Но кое-что в этом деле я пока что не понимаю.

Он повернулся к женщине и спросил:

— Зачем ты рассказала Астапи про набег?

— Хотела, чтобы сдох один ублюдок.

— Тесей? Я благодарен тебе, но мне очень интересно, зачем же ты после этого сама сюда приехала, Амфитея… из Дома Маат.

Она опустила глаза.

— Расскажешь?

— Расскажу, — ответила она бесцветным голосом.

— Хорошо. Я действительно очень благодарен тебе. И ещё одно — твой отец, Девкалион, он случайно не из рода…

— …Миноса, — договорила она, — я последняя из рода морских царей.

* * *

— И дальше что?

Будь Беллерофонт котлом, Автолик легко предсказал бы, как быстро над ним начнёт подпрыгивать крышка. Нужно степенно, без суеты досчитать до полусотни.

Впрочем, иное слово способно нагнать такого жару, что едва успеешь досчитать до полудюжины.

Сейчас не время подбрасывать в костёр такие «дрова». Или уже время? Вот в этом Автолик не был уверен.

— Дальше мы будем сидеть и ждать, — спокойно ответил Палемон.

— Чего ждать? — резко повернулся к нему Беллерофонт, — пока они сами не откроют ворота?

— Именно так, — хлопнул себя по колену Ификл, — пока они не откроют ворота.

— И что бы их на такое сподвигло? — насмешливо спросил Беллерофонт.

— А ты подумай, — предложил Автолик, — вдруг придумаешь.

— Да он издевается! — сын эфирского басилея Главка повернулся к молчавшему до сих пор Ясону.

Тот и на эти слова никак не отреагировал. Отпил из чаши и покатал вино по стенкам. Сидел набычившись, кривил губы. Ему бы рога сейчас — не отличить от Минотавра.

«Ещё кольцо в нос», — подумал Беллерофонт, — и ребёнок может вести куда угодно.

Он дивился нынешнему странному бездействию предводителя. Будто ему ядра отсекли, превратив из быка в вола.

Всё пошло не так. Не то чтобы сразу. До Лесбоса добрались благополучно. Но вот там…

Там афинский басилей, наконец-то, доковал в своей груди одну неторопливую и чрезвычайно важную мысль. Ну или в голове. Этот костоправ, увязавшийся с ними, утверждал, что мысли рождаются у человека не в сердце, а в голове. Почему же тогда крылатого сына Ночи, по слухам некогда обманутого дедом Беллерофонта, зовут «жестокосердным»? Раз жестокость идёт от сердца, стало быть, и другие мысли, и причины людских поступков рождаются там. Человек не может жить без сердца и головы, но вот обезглавленная курица способна пробежать несколько шагов. Змея извивается. Так что правит всем не голова. Костоправ неправ. Неуч он какой-то. Такому в руки опасно попадать. Залечит так, что быстрее ноги протянешь.

На Лесбосе Тесей придумал, что как-то неуместно ему, целому басилею, подчиняться какому-то хрену с горы, который басилеем стать ещё только мечтает, причём явно за его, Тесея счёт.

Он высказал эту мысль и у неё даже нашлись сторонники. Возникшие при этом разногласия усугубились тем, что местные почему-то совсем не обрадовались явлению такой оравы блистательных героев, предложивших поделиться с ними скотом и плодами.

Выдвинув