факты, высказанные греческим священником, с такой неустрашимостью, которая могла бы иметь место только при полной невинности; тогда пришлось прибегнуть к дыбе, но, перед тем как подвесить его, судьи, которые были его братьями-рыцарями и желали спасти его от мук, но также и получить полную информацию обо всех его действиях, настойчиво убеждали его спасти свою жизнь полным признанием; но канцлер с негодованием отверг их предложение и надменно заявил, что они, видимо, считают его достаточно подлым, чтобы, прослужив ордену 40 лет, он был способен обесчестить себя под конец жизни признанием в преступлении, которое он был не способен совершить. Он перенес пытку с такой же твердостью, и признался только, что во время выборов Великого магистра, когда турки уже угрожали Родосу осадой, он был невысокого мнения, как он сказал, о храбрости и способностях л’Иль-Адана и проронил одно-два слова и сказал, что, возможно, он [л’Иль-Адан] будет последним магистром Родоса. Затем он повернулся к судьям и спросил, можно ли из-за слова, вырвавшегося у него из чувства соперничества за тот же пост, предавать Великого канцлера ордена в руки палачей. Но судьи, будучи убежденными в его преступной связи с турками, не были тронуты его протестами; никто не принял его обвинения в адрес Диеца в качестве доказательств своей невиновности; хозяин и слуга были оба приговорены к смерти. Канцлер был приговорен к обезглавливанию, а Диец – к повешению; после того их тела были четвертованы и вывешены на виду у турок на главных бастионах крепости. Первым был казнен слуга: по рождению он был еврей, но затем обратился и заявил перед казнью, что умирает как добрый христианин. Перед казнью д’Амарала в великой церкви Св. Иоанна была собрана ассамблея под председательством бальи Маноска. Преступника ввели, прочитали ему приговор, исключили из ордена со снятием орденских одежд с соблюдением всех церемоний, прописанных в статутах. Затем его передали гражданской власти (приводившей в исполнение постановления церковных судов. – Е. С.), которая препроводила его в тюрьму; на следующий день его отвезли на телеге в людное место, где он должен был быть казнен. Он взглянул на все приготовления к казни и на приближение смерти с решимостью, достойной лучшего употребления; но его отказ в этой необходимости препоручить себя покровительству Святой Девы, чей образ ему поднес священник, не свидетельствовал о его благочестии». С. Торр добавляет одну – шокирующую для Средневековья – деталь, которую уже и в Новое время аббат предпочел, видимо, выпустить, ограничившись туманными эвфемизмами: якобы канцлер христианского ордена сказал насчет изображения Богоматери вполне в духе иконоборцев или сектантов: «Уберите от меня это бревно». Еще есть информация, что канцлер хотел открыть туркам все ворота в День Всех Святых (1 ноября), но пока что ее достоверность под вопросом.

Кстати говоря, касательно участи, постигшей изменников, современные работы поистине кишат необоснованным многообразием: то канцлера вешают, то его вместе со слугой расстреливают из луков: перечислять утомительно и излишне. В прибавлении к жизнеописанию Великого магистра д’Обюссона, описывающем осаду Родоса при л’Иль-Адане, также сказано конкретно и исчерпывающе в согласии с информацией аббата: «Блаз Диец, слуга канцлера д’Амарала, был застигнут за тем же делом (пускал стрелу с письмом в турецкий лагерь, как упомянутый ранее врач-еврей. – Е. С.) и, будучи подвергнут пытке, открыл измену своего господина, говоря, что он написал турецкому паше продолжать осаду, поскольку город терпит убыль в людях и провианте. Тогда Великий магистр повелел арестовать канцлера, но тот, будучи допрошен и пытан, ни в чем не сознался; однако был изобличен правдивыми свидетельствами, подтвержденными при очной ставке его слугой. Слуга был повешен, а он – обезглавлен, не показав при этом ни малейшего знака раскаяния или христианской верности». Это тем более верно, что в Средневековье, как правило, людей благородного происхождения обезглавливали, а простолюдинов вешали. Кроме того, можно предположить, что, ввиду того что орден был по большей части все же французским, то и обезглавливание произошло в согласии с французской традицией, когда осужденный ставился на колени, а палач в меру своей искусности должен был снести ему голову мечом, что у него получалось далеко не всегда с первого раза; французской традиции противостояла английская, когда человеку отрубали голову топором на плахе, что, как ни парадоксально это говорить в данном случае, было гуманнее по отношению к жертве, которой, как правило, хватало одного удара. Остается только добавить, что канцлер был обезглавлен 8 ноября, а 14-го числа турки проникли в город в районе поста Англии, и оставшиеся 36 дней осады на этом участке фактически свелись – для рыцарей – к возведению все новых стен и траншей уже в самом городе, а для турок – к постепенному преодолению таковых. Еще держались бастионы… Выяснился интересный факт, что, оказывается, магистр д’Обюссон сделал в свое время «кубышку» в размере 40 000 дукатов с наставлением использовать ее в критическом случае. Их пустили на снос домов перед нововозводимыми стенами; итальянская и испанская бреши по-прежнему угрожали существованию города, но, повторимся, элементарно не хватало людей, чтоб их капитально залатать, да и огонь турок не позволял. 22 ноября враг атаковал итальянскую брешь, а 29–30 ноября обе бреши были атакованы одновременно, правда, безуспешно – турок поражали фланкированным огнем с новых стен и ветряных мельниц; турок вел на штурм итальянского поста сам Пери-паша. На испанском посту турок отбивали Великий магистр, сен-жильский приор и еще не совсем оправившийся от раны Мартиненго. Пошедший вовремя дождь размыл земляные прикрытия турецких траншей и тем самым открыл их огню овернского бастиона. Благодаря тому же дождю завязла и атака Пери-паши на итальянский пост. Многомудрый и сладкоречивый визирь сумел представить султану свое поражение как почти одержанную победу, сказав, что главные бастионы уже почти в его руках и будут взяты при следующем штурме; что рыцари почти все выбиты, а греки не столь упорны в своем сопротивлении – им надо отправить, пожалуй, соответствующее воззвание с обещанием милостей и угрозами – в зависимости от того решения, что изберут сами осажденные. Также турки использовали в качестве парламентера пленного генуэзца Иеронимо Монилио: тот выступил перед овернским бастионом, описав ужасное положение рыцарей и увещевая их сдаться на милость султана, однако комендант бастиона передал ему слова магистра, что рыцари Св. Иоанна ведут переговоры с неверными только мечом. Два дня спустя генуэзец принес пакет от султана магистру, желая иметь при этом возможность тлетворно повлиять на родосцев, но Филипп отказался принять послание, а настойчивый переговорщик был отогнан мушкетными выстрелами. Потом в этой же роли и с