Шрифт:
Закладка:
Ее сосед чуть ли не застонал от удовольствия.
– Но кое-где рабочий люд, и даже довольно многие, – он метнул на Ди взгляд сузившихся глаз, – представлены в самом жалком виде. Ветхая одежда, отсутствие обуви. На доске учительницы выцарапаны скверные слова. У многих манекенов недостает глаз.
– Я знаю, сэр, и занимаюсь обновлениями.
– Вчуже стыдно на это смотреть. Представьте, если вы зайдете и увидите свою товарку по профессии в лохмотьях! Рабочие иногда действительно так выглядят – жизнь у них тяжелая. Может, даже большинство так выглядит – я и сам таким ходил, но это безобразие. В таком большом музее мы должны быть выставлены в самом лучшем виде.
– Да, сэр.
– Я рад, что у нас одинаковая точка зрения. Покуда вы не опускаете рук, мои симпатии на вашей стороне.
– Благодарю вас, сэр.
– Я беспокоился о вас, Дора. Мне не хотелось верить, что вы покинули свой пост.
– Я бы так не поступила, сэр.
Чернобородый гигант понизил голос:
– Сержант Ван Гур, который вас доискивался, – я с ним потолковал по душам. До самого донышка докопался и вопрос уладил. Так что бояться вам нечего, можете возвращаться к своим обязанностям.
– Благодарю вас, – прерывающимся голосом выговорила Ди, – сэр.
Сосед отмахнулся от благодарности огромной ручищей.
– Нам с вами тоже надо бы выбрать время и поговорить. Выяснить кое-что в связи с тем, что мне сказал сержант. Убедиться, что все чисто и мы знаем все, что нам нужно знать. Тогда вы бросите кокетничать и расскажете, где на самом деле пропадали три дня. – Кожу вокруг глаз прорезали смешливые складки. Вблизи Ди разглядела, насколько огрублены погодой участки не заросшего бородой лица, и догадалась, что у ее соседа редко когда оказывалась крыша над головой – ну, до недавнего времени. Он большую часть жизни провел под открытым небом. Когда Ди впервые попыталась представить себе его обиталище, она видела только черноту – и не ошиблась: это был ночной мрак. Сейчас она снова вызвала это виденье и услышала звуки – птичьи крики, возню грызунов, гуденье насекомых, бряканье колодезной цепи, жующий солому козёл и голоса, доносящиеся из открытых окон крестьянского дома. Семья не знает о человеке под окнами, о бродяге, который вытянулся на земле, подложив под голову свою котомку, и с улыбкой слушает их вечернюю молитву.
Ее сосед поднес ко рту ноготь с грязной каймой и начал его грызть. Борода встопорщилась, потому что сосед нахмурился.
– Знаете, Дора, я зря сказал «надо бы». Строго говоря, нам давно пора поговорить. И никаких уверток. Мне и с лейтенантом Барнсом нужно объясниться – его имя тоже пару раз всплыло в разговоре с сержантом. Придется посадить вас обоих рядышком и провести беседу.
Желчь подступила к горлу Ди, но она пересилила себя. Наверняка ее сосед знает, что она боится, но Дора не собиралась этого показывать. Она не подарит ему такого удовольствия – придется ему потрудиться, раз он так явно гордится своей квалификацией.
– Когда? – спросила она.
– В этом-то все и дело – я пока не знаю, – ответил сосед. – Вы тут одна справляетесь, без помощи, у вас дел по горло, но и мой ежедневник заполняется до отказа, едва перевернешь страницу. Однако как только я освобожусь, даю вам слово – я подойду и постучу к вам в дверь, и мы поговорим, хорошо?
– Конечно, сэр, – сказала Ди.
Гигант поклонился, искательно заглядывая ей в глаза. Его подобострастная манера напоминала уличных продавцов грошовой вялой зелени или кусков бечевки, будто смерть, которую разносил сосед, была чем-то вроде завалящего товара.
– Хорошего дня, Дора, – сказал он. – Принимайтесь за дела. Ночью я ожидаю увидеть вас в окошке.
Хотя инцидент с сержантом теперь помнился Ди отчетливо, воспоминания носили почти абстрактный оттенок. Ван Гур намеревался ее убить якобы в отместку за неуважение со стороны Роберта, а Ди от него улизнула. В свою очередь, Ван Гур не смог улизнуть от ее соседа. Ван Гур был опаснейшим типом, Ди радовалась, что он мертв, и не жалела, что он мучился. У нее не было времени об этом раздумывать: скоро, как обещал сосед, он придет к ней на разговор.
Ди сосредоточилась на своем сне в Вестибуле, который продлился трое суток. Значит, минуты там означали часы здесь. Она подумала о лунах, походивших на гнойные чирьи, подумала о стеклянных шарах со счастливыми горящими фигурками, не замечавшими, что пламя пожирает их плоть. Она подумала о шарах, где остался лишь пепел – рядом с одним из них ей почудилось присутствие Амброуза. Она подумала о престарелых спящих в золотых одеяниях, залитых отсветом пламени горящих шаров. Она подумала о повязке на глазах и о старухе с длинной иглой, сидевшей рядом с гильотиной и спросившей, хочет ли Ди изменить лицо. Поднявшись на четвертый этаж, Ди направилась к кедровому ящику с окуляром, который словно притягивал ее: старуха с иглой и гильотиной была похожа на покрытую паутиной женщину, появлявшуюся на движущихся картинках с пилой и иглой. Ди страшно жалела, что ящик барахлит и нельзя снова увидеть живые картинки. Хранитель магического короба, восковой человек в феске и со взглядом ящерицы, указывал куда-то вниз.
Проследив за направлением его руки, Ди заметила на коробе какие-то царапины. Нагнувшись, она провела пальцами по свежим бороздкам. Она не забыла, как кошка у Вестибулы точила когти о закопченное дерево, потому что хотела, чтобы Ди вошла внутрь.
Значит, в ее отсутствие кошка проникла в музей и по-своему отметила короб, желая, чтобы Ди заглянула внутрь.
Ди нагнулась к окуляру и нажала кнопку с белым треугольником – таким же, как на странном устройстве воскового лейтенанта Харт, – в надежде, что ящик снова заработает.
Раздался щелчок, корпус вздрогнул, внутри вспыхнул свет, и под линзой появилась важная кошка в украшенным драгоценными камнями ошейнике, сидевшая на подлокотнике кресла и смотревшая на Ди, водя хвостом