он никак не мог вспомнить, от кого слышал эту песню, но теперь — сразу вспомнил и сообразил. Из последних сил он оторвал голову от стены и натужно, с болью ворочая глазами, искал Дондулу. Ему мерещилось, что она здесь, что он слышит ее, но не может увидеть. Никого тут не было. Только рухнувший без сил Кошка.

— Нет ее тут, — пролепетал Аппунтато.

Голова его бессильно ударилась о стену и около правого уха показалась кровь.

Сознание оставляло обоих. Заметить, как осторожно приоткрылась дверь, было им уже невмоготу.

Жена сразу поняла, в чем дело, и дала волю злости:

— Боровы! Дерьмо пьяное!

В бессильной злобе она пнула по ноге Аппунтато. Тот разлепил глаза. Медленно. После нескольких попыток ему удалось удержать веки поднятыми. Он увидел жену, как во сне. Уставился на нее, стараясь убедиться, жена ли это. Да, точно, она. Аппунтато подполз ко льду, повозил по нему ладонями, приложил их к лицу. Прислонился ко льду лбом, словно собирался пить воду. Тут на него снова сладко навалился сон, тогда он резко дернул головой. Помогло. Трезвая часть мозга еще работала. Кошку Аппунтато тоже подтащил ко льду. Это далось ему нелегко, но все же Аппунтато справился. Легче было бы принести лед к Кошке, да что возьмешь с пьяного. Пока он приводил Кошку в чувство, лед обжигал ему руки.

Направляясь в ледник, жена порядком трусила, но, когда она увидела всю картину и ощутила, сколько злости накопилось в ней против двух этих мертвецки пьяных мужиков, сил у нее прибавилось. После свадьбы она старалась сдерживать свою злость, но сейчас осмелела и завопила изо всех сил:

— Свиньи!

Аппунтато с трудом открыл глаза и посмотрел туда, где слышались возня и удары. Как при вспышке молнии, он увидел мотающуюся из стороны в сторону голову Кошки и руки жены, которая хлестала Кошку по щекам. Так не пойдет, решил Аппунтато. Он схватил брус льда, лежавший рядом, и замахнулся. Жена успела это заметить и уклонилась, глыба льда, не задев, упала к ее ногам, брызнули вверх обломки льда. К гулкому эху удара Примешалось множество других звуков и испуганный вскрик жены.

Она не ожидала, что Аппунтато очухается так быстро и проявит столько ловкости. Жена кинулась к двери, однако он грубо схватил ее и повернул так, чтобы она не выскользнула. Он стиснул ее горло, и ей стало больно.

— Пусти меня! — крикнула жена.

Резкий крик возбуждающе подействовал на него. И там, где он только угадывал голову женщины, вдруг возникли перед ним обезумевшие от страха глаза. Вот здорово, подумал он. Столько страху в них я никогда не видел. Он жалел, что в эту минуту не может извлечь из такого страха как можно больше пользы для себя, но, с другой стороны, был горд тем, что это он вызвал у жены смертельный ужас.

Силы оставляли ее.

Он был доволен: как обмякла, трухлявина старая. И еще он думал: ей-ей, ведь и опять меня попросит.

Он не ошибся.

— Пусти меня, пусти, — прошептала она, как бы уразумев его мысленное приказание, да и Аппунтато поотпустил горло.

Аппунтато разжал свою руку, и она бессильно упала.

— Свиньи! — снова закричала она, почувствовав свободу. — Этому лошаднику скажи, если сейчас же не уберется, я отравлю его кляч.

Аппунтато круто повернулся на одной ноге и тут же подстраховал себя другой ногой, потому что тело шаталось дай бог как.

— Ты, жаба, не советую тебе это делать. Горсть крысиной отравы и для тебя всегда найдется. Заруби это себе на носу.

Когда он снова открыл глаза, жены не было.

Тишина владела миром, только шумела липа да крутилась во дворе пыль. Он прислушался: лошади стояли спокойно. Аппунтато протянул ногу и пнул в дверь.

— Кошка, послушай, а ведь уже ночь.

Только храп в ответ.

Аппунтато испугался.

— Да живой ли ты, Кошка? Приятель, отзовись, порадуй печального друга.

Аппунтато перешагнул через сползшие брусья льда, один оттолкнул ногой. Почувствовал с радостью, что силенка еще есть. Нагнулся, прижался лицом к гладкой ледяной поверхности. Потом выпрямился, потянулся так, что кости хрустнули.

— Эй, Кошка, ну и дали мы с тобой сегодня, — весело сказал Аппунтато.

От хорошего настроения в нем пробудилось желание поговорить. Он брякнулся перед Кошкой на колени и принялся болтать без удержу.

Он рассказал множество страшно интересных, по его мнению, случаев. О белой лошади, раздувшейся от ржаной соломы, о дохлой красноглазой крысе в гектолитровой бочке, об отрезанном кошачьем хвосте. Он болтал бы и дальше, пока у второй бутылки не покажется дно, но его перестало это забавлять, потому что Кошка не слушал.

Аппунтато пошевелил его.

— Ну да, ну да, — сообразил Аппунтато, — ведь ты же мертвый.

Обильная слюна и пена на губах, желтые, не реагирующие на свет глаза нагоняли страх. Аппунтато прислушался к сердцу. Бьется, как будто кипит каша из муки и картошки: пфук, пфук… Он тер ладонями его холодные щеки, потом подхватил под мышки и принялся неуклюже танцевать с ним. При этом и сам согрелся.

— Кошка! Кошка! — твердил он.

Ну наконец-то!

— Ап… Аппун… Аппунтато… Ты здесь?

— Здесь, Кошка.

— А… а Дон… Дондула?

— Одна у него забота, — чертыхнулся Аппунтато, — жилы у него в мороженое мясо вмерзли, три коня — все хозяйство — стоят ночью, брошенные на произвол судьбы, если жена их еще не отравила, а он… он спрашивает о Дондуле! Больно уж ты неуступчив, — сказал Аппунтато, растирая Кошке затылок. — Так ты ничего не добьешься, Кошка. Если хочешь что-то иметь, то от чего-то и отказываться надо. А иначе всю жизнь бедняком останешься. Ну вот скажи, есть у тебя цель в жизни? Есть или нет? Человек хочет тебя уму-разуму научить, а ты говорить не даешь. Посмотри, этот лед мой. И эти опилки. Да не суй ты в них мокрые копыта, черт такой, кто тебя чистить будет? Лампа, грабли, багор, ну все здесь мое. Двор и строения. Видишь? Но кой от чего я должен был отказаться, Кошка.

Аппунтато растирал Кошку льдом, согревал кровь. Снял с себя попону и завернул в нее Кошку. Насильно влил ему в рот несколько капель рома. Потом сказал:

— А теперь давай походим, Кошка.

Они ходили. Маршировали и пели: «А потом украшу шляпу я цветным пером».

Кошка загоготал, Аппунтато тоже загоготал.

Потом сели на скамейки. Каждый отдельно. Аппунтато — к стене, из которой был выдран крюк с кольцом. Случайно как-то повернул правое ухо к стене и окаменел. Даже дышать перестал. Нет, он не ошибался. Влажная, в потеках стена — звучала. Он приложил