Меир прибыла в Вашингтон при первой же возможности после прекращения огня. Прежде всего, она была недовольна тем, что мы настояли на пополнении запасов - пусть и невоенных - для египетской Третьей армии. По сути, она выступала не против конкретной политики, а против изменения стратегических реалий: демонстрации уязвимости Израиля и очевидного появления Египта в качестве приемлемого американского партнера по переговорам. Ее призывали к сдержанности, чтобы позволить стране, напавшей на ее страну, развиваться в более мирном направлении. Для Меир это не было самоочевидным предложением:

Меир: Мы не начинали войну, но...

Киссинджер: Госпожа премьер-министр, мы столкнулись с очень трагической ситуацией. Не вы начали войну, но вы столкнулись с необходимостью принятия мудрых решений, чтобы защитить выживание Израиля. Вот с чем вы столкнулись. Это мое честное суждение как друга.

Меир: Вы говорите, что у нас нет выбора.

Киссинджер: Мы сталкиваемся с международной ситуацией, которую я вам описал.

Для нации претендовать на полную автономию - это ностальгия; реальность диктует, что каждая нация - даже самая могущественная - адаптирует свое поведение к возможностям и целям своих соседей и соперников. То, что Меир в конечном итоге поступила соответствующим образом, является заслугой ее руководства.

Во время своего визита в Вашингтон премьер-министр Меир стремилась к достижению одновременно двух результатов: консенсуса со своим незаменимым союзником и консенсуса со своим народом, большинство из которого все еще находилось в шоке от изменения обстоятельств и многие из которых оставались непреклонно воинственными. Наблюдение ООН за пополнением запасов означало, что оно могло быть осуществлено без прямого сотрудничества с комбатантами. На ужине в израильском посольстве она выступила с полупубличной критикой администрации США (возможно, в интересах присутствовавших на ужине помощников, министров и советников израильского посольства). Не обращая внимания на эти критические замечания, на следующий день я встретился с ней в Блэр-Хаусе (резиденция государственных гостей) на частной встрече в кругу советников, где она продемонстрировала готовность к возобновлению поставок на шести условиях, которые я изложил, включая начало переговоров о размежевании. Эти шесть пунктов также предусматривали обмен военнопленными в самом начале процесса, что очень беспокоило Израиль.

Поскольку выборы в Израиле были неизбежны, кабинет Меир сначала отказался уполномочить ее принять эти условия, пока она находилась в Вашингтоне. Но к этому времени мы достаточно хорошо понимали израильскую политику, чтобы понять, что премьер-министр не стала бы выдвигать такую программу, если бы сочла проект неприемлемым. Ее кабинет не смог бы отменить ее решение, когда она фактически находилась в кресле.

Видение Садата о новых переговорах не смогло бы возобладать без участия Меир. Вступив в переговоры, она впервые в истории Израиля согласилась на возможность отказа от территории. Согласившись на невоенное снабжение Третьей армии, она отказалась от возможности достижения Израилем решающей военной победы. В то же время она создала предпосылки для прорыва в переговорах. Она преодолела свои инстинкты ради возможного продвижения к миру. Ни Садат, ни Меир не смогли бы сделать этот первый шаг без другого.

Встреча во дворце Тахра

7 ноября 1973 года, всего через четыре дня после визита Меир, я впервые встретился с Садатом. Он подготовил почву для американской дипломатии, отодвинув на второй план советские военные действия в кризисе, вызванном нарушением режима прекращения огня. Стратегическая цель Египта в развязывании войны, как мы позже выяснили, заключалась в психологической трансформации ситуации для заключения прочного мира. Открытость Садата к переговорам изменила наше представление о нем. В наших глазах он больше не был радикалом.

До сих пор шаги Садата были скорее символическими, чем фундаментальными. Имели ли мы дело с действительно новым подходом или тактической вариацией установленного образца? Арабское требование о немедленном возвращении Израиля к границам, существовавшим до июня 1967 года, оставалось на столе переговоров. Признание легитимности государства Израиль не было даже намеком. Встреча могла привести либо к поэтапному прогрессу, либо к тупику, если бы Садат настаивал на общем урегулировании.

В ходе наших обсуждений необходимо было решить основные вопросы. Самым неотложным из них было пополнение запасов Третьей армии, которое происходило на разовой основе. На втором месте стояла цель переговоров о мире на Ближнем Востоке, о которой говорилось в соглашении о прекращении огня, но которая так и не была официально определена. Третьим вопросом было будущее египетско-американских отношений, которые технически все еще основывались на разрыве дипломатических связей Насером в конце войны 1967 года.

Встреча произошла во дворце Тахра, в некогда фешенебельном пригороде Каира, который сейчас пытается сохранить видимость. Меня торопили к веранде, где собралась толпа журналистов в сопровождении значительного числа сотрудников Садата. Никаких видимых мер безопасности не было.

Среди этого хаоса глубокий баритон произнес слова: "Добро пожаловать, добро пожаловать". Садат прибыл без каких-либо официальных церемоний. Он был одет в военную форму цвета хаки с накинутой на плечи шинелью. (Он провел меня в большую комнату с французскими дверями, выходящими на просторную лужайку; на ней были расставлены плетеные кресла для наших помощников.

Мы сели на диван напротив сада, оба изображали беззаботность, хотя прекрасно понимали, что от результата может зависеть характер египетско-американских и, возможно, арабо-американских отношений в ближайшем будущем. Выглядя чрезвычайно расслабленным, Садат набил свою трубку, раскурил ее и начал разговор, сказав, что давно мечтал о личной встрече: "У меня есть план для вас. Я назвал его "План Киссинджера".

При этом он прошел через всю комнату к мольберту, на котором были разложены ситуационные карты. Стоя перед ними, он упомянул о моих предыдущих переговорах с Хафизом Исмаилом. Как отмечалось ранее, я ответил на предложение Исмаила о выводе израильских войск со всего Синая, предложив временные меры, позволяющие адаптироваться к мирному процессу до принятия окончательных решений. Исмаил отверг наше поэтапное предложение; теперь Садат принял его, назвав "планом Киссинджера". Он предложил в качестве начального шага вывод израильских войск через две трети Синая до линии от Эль-Ариша (город в 20 милях от израильской границы и в 90 милях от Суэцкого канала) до национального парка Рас-Мохаммад на южном краю Синайского полуострова.

Это было потрясающее начало переговоров, которые, как мы ожидали, будут затяжными и трудными - не потому, что его предложение было таким беспрецедентным (на самом деле оно было нереальным), а потому, что он выразил готовность изучить предварительные этапы разъединения. Ни в одном другом подобном случае я не сталкивался с противником, который уступил бы поле боя в своем первом шаге. Каждый арабский лидер, с которым мы обсуждали идею временного урегулирования, отвергал