Близкий мотив есть у Се Фандэ в стихотворении «Песня девушки, собирающей листья шелковицы»:

Когда кукушка кричит в четвертую стражу глубокой ночью,

Я поднимаюсь, чтобы подложить гусеницам свежих листьев.

Бледная луна светит сквозь ивы, в окнах горит яркий свет,

Песни и танцы красавиц еще не завершились.

Обратите внимание на своеобразие окончаний китайских строф, поэт не внушает социалистические идеи, ограничиваясь наброском картины. Впрочем, и в древности в этом стихотворении звучали бунтарские нотки. Обычно же тональность его стихов отличалась печалью, смирением пред судьбой, а также описанием бедствий войны — как и во многих стихотворениях Ду Фу. Прекрасным примером может служить стихотворение Ду Фу «Чиновник из Шихао»:

В деревне Шихао

Я в сумерках остановился,

Чиновник орал там,

Крестьян забиравший в солдаты.

Хозяин-старик

Перелез за ограду и скрылся,

Седая хозяйка

На улицу вышла из дому.

О чем раскричался

Чиновник в деревне унылой,

Ругая старуху,

Что горькими плачет слезами?

Чиновнику долго,

Я слышал, она говорила:

«Три сына моих

У Ечэна сражались с врагами.

Они написали нам

В письме из далекого края,

Что двое погибли

В жестоких боях на границе.

Он жив еще, третий,

Но это недолго — я знаю;

С тремя сыновьями

Мне надо навеки проститься.

Нет больше мужчин здесь,

Все в доме пошло по-иному,

Мой внук еще мал —

Материнской кормится грудью.

А матери юной

Нельзя даже выйти из дому —

Все платье в лохмотьях —

И стыдно, чтоб видели люди.

Слаба моя старость,

Но я потружуся с охотой,

Прошу, господин,

Не считайтесь, пожалуйста, с нею;

И если меня вы

Возьмете в Хэян на работу,

То утренний завтрак

Я там приготовить успею».

Глубокою ночью

Затихли стенания эти.

Потом я сквозь сон

Приглушенное слышал рыданье.

Когда же в дорогу

Отправился я на рассвете —

Один лишь старик

Пожелал мне добра на прощанье.

Таковы характерные черты китайской поэзии — сдержанность чувств, преобладание ноток печали. Поэт создает картину, выражает чувства и оставляет место читательскому воображению.

Драма

Место китайской драмы — между традиционной китайской литературой и тем, что на Западе называют «литературой воображения». Как драмы, так и романы написаны на байхуа или на диалектах, и потому они меньше страдали от ограничений, налагаемых традиционными стандартами. Такая литература развивалась более свободно и получала пользу от этой свободы. В связи с тем, что язык китайской драмы преимущественно поэтический, эстеты ценят ее выше, чем роман, чуть ли не наравне с танской поэзией. Ученые-литераторы испытывали меньше стыда, когда становилось известно, что они сочиняют драму, а не романы. Авторам драм, как правило, не нужно было скрывать имена, как это делали сочинители романов.

Мы увидим, каким образом «литература воображения» обретала все больше художественных достоинств, поговорим о ее важности и о том, как эта литература получила признание современников и каким образом она оказывала на людей большее влияние, чем традиционная литература.

Особенности китайской драмы проявляются в ее композиции, оказавшей огромное влияние на зрительские массы. Китайская драма сочетает диалоги на байхуа, понятном простому народу, и песни, имеющие все признаки высокой поэзии. Таким образом, китайская драма совершенно непохожа, например, на обычную английскую драму. Песни здесь разделяются короткими интервалами, они важнее диалогов. Естественно, что в комедии диалогов больше, а в трагедии или в любовной драме чаще присутствует пение. В самом деле, с точки зрения китайских театралов, в театр идут, чтобы слушать пение, а не смотреть представление. По-видимому, перевод китайского слова си на английский язык как «drama» вводит в заблуждение, правильнее было бы говорить о китайской «опере».

Только поняв, что китайское «си» есть форма оперы, можно по-настоящему понять причины ее притягательности для народных масс, понять ее уникальную композицию. Притягательность западной драмы, в особенности современной английской драмы, в большой степени основана на ее сюжете, тогда как западная опера достигает художественного эффекта благодаря голосу, эмоциям, декорациям, мизансценам. Форма выражения в драме — устная речь, а в опере — мелодия и пение. Зритель драматического спектакля стремится понять сюжет и получить удовольствие от конфликта между персонажами, неожиданного развития сюжета и талантливой игры актеров. Посетители же оперы готовы потратить вечер ради не интеллектуального интереса, а эстетического наслаждения музыкой, прекрасными голосами, красочными декорациями.

Вот почему большинство драматических спектаклей не стоят того, чтобы их смотреть второй раз, однако оперу можно слушать хоть 50 раз, испытывая одинаковое удовольствие. Именно так обстоит дело с китайским театром. В репертуаре пекинской оперы не менее сотни опусов, они всё идут и идут, не теряя популярности. Зрители аплодируют и кричат «хао!» после блистательных, сложных по исполнению музыкальных пассажей. Таким образом, музыка стала душой китайской драмы, а само действо — лишь сопутствующим фактором, который для певца китайской оперы значит то же, что и для западной оперной примадонны.

Таким образом, китайский зритель оценивает мастерство актера как в пении, так и в драматическом действе. Однако это «действо» часто представляет собой лишь чистой воды технику движений, условно выражающих те или иные чувства. На Западе нас, китайцев, шокирует колышущаяся грудь примадонны, а на Востоке европейцам кажется странным и смешным, когда актриса утирает длинными рукавами несуществующие слезы. Если у актера есть шарм и приятный голос, то такая незначительная деталь актерской техники вполне достаточна, чтобы понравиться зрителю. Если актер играет хорошо, то каждый его жест может считаться красивым, каждая поза может стать совершенной сценической картиной. В этом смысле высокая оценка американцами Мэй Ланьфана не должна казаться странной, хотя может возникнуть вопрос, насколько его пение является пением. Зрители восхищаются его красивыми позами и жестами, его грациозностью, бледными пальцами, длинными черными бровями, его женственной походкой, его кокетливым взглядом и всем комплексом его импровизированной сексуальной привлекательности, которая снискала расположение китайской аудитории и обусловила его огромную популярность. Когда такая привлекательность обусловлена талантом великого артиста, она становится универсальной, поскольку Мэй Ланьфан говорит на языке жестов, столь же интернациональном, как музыка и танец. Если говорить о сценической игре