Шрифт:
Закладка:
Причин арабо-еврейского конфликта можно назвать множество; и та из них, которую приводят чаще всего, на самом деле не столь уж важна. Феллахов, потерявших средства к существованию, было не так уж много. Лишь крошечный процент всех территорий, приобретенных сионистами в Палестине, принадлежал бедным крестьянам; большая часть земель находилась прежде в руках крупных собственников. К примеру, четверть всех земель, перешедших во владение евреев, была куплена у одного владельца — араба-христианина Сурсука, жившего в Бейруте. В 1920-е годы британские следственные комиссии (например, комиссии Шоу и Симпсона) обнаружили, что в арабском секторе образовался многочисленный класс безземельных крестьян и что все больше и больше владений сосредоточивалось в руках нескольких крупных землевладельцев. Но этот процесс не являлся прямым следствием еврейской иммиграции. Аналогичная тенденция наблюдалась в Египте и в других странах, постепенно втягивавшихся в орбиту современной капиталистической экономики.
В первые годы образования сионистских колоний еврейские покупатели земель проявляли к судьбе феллахов не больше участия, чем местные арабские эфенди. И лишь мало-помалу они стали понимать, что, не говоря уже о моральных соображениях, такое безразличие ведет к потенциально опасному политическому конфликту. И осознав это, они стали выплачивать компенсации крестьянам, потерявшим земли, или пытаться найти для них рабочие места. Но влияние еврейских колоний на арабскую экономику было крайне незначительным, как показывает статистический анализ: урбанизация в Палестине продвигалась не быстрее, чем в соседних арабских государствах; иммиграция арабов в Палестину превосходила по объемам эмиграцию их из страны, а уровень рождаемости рос даже быстрее, чем в соседних государствах, равно как и уровень жизни арабов в окрестностях новых еврейских поселений. Эти факты часто приводили сионистские авторы, и они неопровержимы — во всяком случае, для предвоенного периода и 1920-х годов. Если некоторые арабы и пострадали от еврейской колонизации, то гораздо большее число их получили прямую или косвенную выгоду. Уровень жизни арабов действительно возрос. Но еврейские иммигранты в своих колониях все равно жили гораздо лучше, и процветание их возбуждало зависть.
С чисто экономической точки зрения, сопротивление арабов еврейской иммиграции и колонизации было необъяснимым и неоправданным. Однако в то время экономические аспекты конфликта не имели решающего значения. И поэтому надежды сионистов на то, что экономическое сотрудничество послужит мощным стимулом к политическому примирению, были нереалистичны. Ведь конфликт был политическим в своей основе, представляя собой столкновение двух националистических движений. Арабы возражали против еврейской иммиграции не столько из-за того, что боялись пролетаризации, сколько потому, что предчувствовали: в один прекрасный день евреи захотят стать хозяевами страны, и в результате арабам будет уготован статус меньшинства.
Правда, в то время лишь немногие сионисты мечтали о создании еврейского государства. У турок не было ни малейшего намерения даровать хотя бы крупицу независимости какой-либо из частей Османской империи. Но совершенно неважно в данном контексте, строили ли сионисты на самом деле планы покорения Палестины; кроме того, арабам было легче судить со стороны о возможностях и амбициях евреев, чем самим сионистам. И все же идея создания еврейского государства до сих пор привлекала лишь немногих сионистов. Зеев Дубнов, один из членов «Билу», в 1882 г. писал из Палестины своему более известному брату-историку, что конечная цель сионизма — восстановить независимость Эрец-Израиля. Для этой цели необходимо создавать колонии, добиваться перехода земель и промышленных предприятий в руки евреев и учить подрастающее поколение пользоваться оружием[317]. Михаил Гальперн, один из первых шомрим, также время от времени любил поговорить о покорении Палестины легионами еврейских солдат. Но все это были лишь фантазии отдельных прожектеров: никто в то время не воспринимал их всерьез.
На другом полюсе находились столь же малочисленные сторонники культурной ассимиляции: они утверждали, что, вернувшись на Восток, евреи должны освободиться от европейского влияния и возвратиться к восточным традициям и восточному образу мышления. Идея о том, что общие семитские корни евреев и арабов должны послужить основой для тесного сотрудничества между этими двумя народами, возникла еще на заре сионистского движения. Она появляется в трудах Эпштейна и Р. Беньямина (работавшего в штабе Раппина в Яффе). Соколов в своем интервью каирской газете «Аль Арам» в 1914 г. выражал надежду на то, что еврейская культура тесно сольется с арабской и два этих народа рука об руку будут строить великую палестинскую цивилизацию[318]. После I мировой войны, когда в Европе стало модно восхищаться «мудростью Востока», М. Бен Габриэль (Евгений Хофлих), венский писатель, переехавший в Иерусалим, пропагандировал ту же идею в серии книг и статей[319]. И даже радикальные социалисты — например, Фриц Штернберг, который впоследствии получил известность как теоретик марксизма, — приписывали решающее значение общим семитским корням арабов и евреев и тому духовному родству, которое их связывает: «Восточноевропейские евреи до сих пор остаются почти совершенно восточными людьми», — писал он[320]. И даже после II мировой войны концепция семитской федерации на Ближнем Востоке все еще находила в Израиле сторонников-энтузиастов.
Было не совсем ясно, что именно стремятся доказать эти идеологи: ведь общее расовое или этническое происхождение евреев и арабов явно было недостаточно веским политическим аргументом. Кровное родство необязательно подразумевает дружбу, и всем известно, что самые ожесточенные конфликты вспыхивают между членами одной семьи. Большинство лидеров сионизма в те дни подписывались под идеей арабо-еврейского братства или, во всяком случае, заигрывали с нею, но, как выяснится впоследствии, они поступали так из-за того, что не могли найти другого идеологического оправдания необходимости дружбы с арабами или более существенного практического подхода к завоеванию этой дружбы. Одним из противников этой идеи был немецкий сионист Рихард Лихтхайм, который вместе с Якобсоном представлял Исполнительный комитет сионистской организации в Константинополе. В своих отчетах, адресованных вышестоящим членам комитета, Лихтхайм соглашался с необходимостью приложить все усилия для завоевания благосклонности арабов и поддерживал задачу организации еврейских колоний таким способом, чтобы они приносили выгоду и арабскому населению. Но в отношении результатов такой политики у Лихтхайма не было ни малейших иллюзий:
«Арабы были, есть и останутся нашими прирожденными врагами. «Общий семитский дух» для них гроша ломаного не стоит. Я должен настоятельно предостеречь от исторических и культурных заблуждений. Арабы хотят законного правительства, справедливых налогов и политической независимости. Современный Восток не жаждет никаких иных чудес, кроме американских машин и парижских туалетов. Разумеется,
