– А это что? – Мартин указал пальцем на лежащий на столе моток капронового шнура, который я всегда носил в кармане, и скомканные резиновые перчатки. – Именно этим шнуром…

– Хватит! – Больше мне не хотелось его слушать. – Если тебе хочется знать правду, то да, я всех этих людей убивал…

– Зачем?!

Я пожевал сухими губами, но отмалчиваться дальше было невозможно. Иначе рушилась пирамида моих фантазий, в основе которой был этот убогий и насквозь прогнивший мир, а на вершине возвышался я – победитель и вершитель судеб этого мира.

– Когда ты был не Мартином, как сейчас, а N, ты прекрасно читал мои мысли и понимал меня с полуслова, – старательно выговаривая слова, прохрипел я. – Может, и не одобрял того, на что я решился, но хотя бы догадывался о моей конечной цели. Неужели ты не помнишь ни о чём, забыл наши бесконечные разговоры?!

Мартин поднялся с кресла и стал неловко расхаживать по комнате, почёсывая плохо выбритую щёку и только покачивая своей большой головой. Я следил за ним безразличным взглядом и лениво раздумывал, как его перехитрить и заставить снять с меня эти проклятые наручники, а дальше уже что-нибудь придумаю, лишь бы освободиться. Если конечная цель не достигнута, то и сдаваться рано. Даже самый лучший и преданный друг не сможет мне помешать. Да и какой он мне друг…

Моток пластикового шнура лежал на столе, и я тоже некоторое время разглядывал его и прикидывал, что, если не освобожусь, то он мне, наверное, больше не понадобится. Понадобится ли мне ещё что-нибудь в этой жизни, неизвестно, но об этом раздумывать мне совершенно сейчас не хотелось.

Неожиданно на меня нахлынула какая-то удушающая и окончательно сковывающая движения волна безразличия, но с ней, как ни странно, мне сразу стало легко и беззаботно, будто все неразрешимые загадки я разом разрешил, и мне больше не о чем беспокоиться в этой жизни.

Вот только эта невыносимая боль в висках, которая никак не проходит. И… новая боль от наручников в запястьях.

– Скажи, – проговорил я громко и внятно, от чего мой собеседник даже вздрогнул, – как тебе удаётся быть одновременно N и этим… как ты себя назвал… Мартином?

– О чём ты? – удивился Мартин и даже замер на месте. – Фаркаш, друг мой, что с тобой творится? Ты в своём уме?!

– Друг? Когда это мы с тобой стали друзьями?

Мартин замолк, ошарашенно разглядывая меня.

Некоторое время я лежал молча, лишь изредка шевелил затёкшими посиневшими запястьями. Хватит болтовни, нужно что-то предпринимать.

– Принеси воды, я же тебя просил! – Голос мой звучал уже более требовательно, и Мартин тут же послушно подхватился, огляделся по сторонам, словно кто-то кроме нас здесь мог присутствовать, и отправился на кухню.

До боли выкручивая руки, я залез в карман брюк и вытащил тонкий китайский ножик, который этот полицейский увалень так и не нашёл у меня, когда надевал наручники. Нужно было тщательно обыскать карманы, а он ограничился только мотком шнура и перчатками, вероятно, обрадовавшись, что нашёл, наконец, главные улики.

Прикрыв нож ладонью, я замер на диване в прежнем положении.

– Вот, пожалуйста. – Мартин появился в комнате с высоким прозрачным стаканом, до краёв наполненным водой.

Он наклонился и попробовал поднести его к моим губам.

– Подними меня и поставь на ноги, – попросил я. – Не могу же я пить лёжа!

Мартин отставил стакан в сторону и легко, как пушинку, приподнял меня и поставил рядом с диваном. Я достигал, максимум, его подбородка, но это уже ничего не значило. Пока он тянулся за стаканом, я зажимал нож в правой руке, но как он только повернулся ко мне, быстро полоснул им по его глазам.

Я чувствовал, как острое лезвие слегка пружинило, вспарывая упругое глазное яблоко, а потом на мгновение зацепилось за хрящ переносицы, но и он очень быстро поддался острию. А потом второй глаз…

Мартин сперва даже не понял, что происходит, лишь слабо дёрнул головой и охнул, потом выронил стакан и потянулся руками к лицу. Тут же его руки залила обильно хлынувшая кровь вперемешку с какой-то полупрозрачной мутной слизью. Его покачнуло, но он устоял, лишь принялся молча зажимать ладонями то, что осталось от глаз.

А я уже не мог остановиться – быстрым движением воткнул нож в его горло, туда, где кадык, и повёл им из стороны в сторону.

– Прощай, мой бедный друг N, – пробормотал я и отчего-то сразу сильно закашлялся, – ты прекрасно знал, что тебя ждёт в финале! Наша дружба не могла закончиться чем-то другим. Я уже убивал тебя один раз, но это было в каком-то другом мире, придуманном и невзаправдашнем, а вот теперь… Пока ты был полицейским Мартином – и я это, несмотря ни на что, прекрасно помню! – мы худо-бедно с тобой ладили. Но когда ты превращался в загадочного N, который приходил ко мне в самое неурочное время и терзал меня своими каверзными вопросами, у меня даже не оставалось сомнений, что рано или поздно придётся с тобой таким неприятным способом расстаться. Я не мог поступить иначе, ты это должен был понять ещё тогда… Ты непременно стал бы очередной моей жертвой. Которой по счёту, уже и не вспомню, но это никакой роли не играет… Или наоборот, я бы стал твоей жертвой… Разойтись миром нам было уже невозможно. Мне не удалось тебя задушить, как всех остальных, но обрезок верёвки с узелками я обязательно положу на твой труп, не сомневайся. Чтобы у твоего полицейского начальства не возникло сомнений, что это сделал я – серийный маньяк-убийца, которого вы никак не можете поймать. Что молчишь? Больше нечего сказать? Или думаешь, ты меня сейчас поймал? А вот и нет…

Это прозвучало немного глупо и театрально, но мне было всё равно, и остановиться я не мог. Дешёвая театральщина так и пёрла из меня. Неужели это всё, на что я способен?..

Мой взгляд упал на моток капронового шнура, всё ещё лежавшего на столе, и я потянулся за ним. Руки и нож были в крови Мартина, поэтому шнур выскальзывал из рук и сразу же покрылся грязно-красными пятнами. Резать его в наручниках и вязать узелки было крайне неудобно, и у меня даже мелькнула мысль, что у Мартина непременно где-то в кармане лежит ключ от наручников…

Стоп!