Шрифт:
Закладка:
«Хорошо работает леспромхоз, — подумала Любовь Петровна. — Молодец, Леснов. И Михаил как будто изменился, — мелькнула радостная мысль. — Его лесоучасток лучший, хотя… он и раньше не из плохих был».
А в это время Бакрадзе зачитал приказ директора о премировании, и Седобородов вручал премии. Заневский с каким-то особым чувством гордости и смущения получил отрез на костюм.
«Эх, жаль, что Люба не приехала, — с сожалением подумал он, — как хорошо было бы вместе провести вечер!»
Он сел на место, посмотрел в зал, и вдруг сердце его радостно забилось: он увидел в задних рядах кресел жену и даже не сразу поверил себе. Хотел встать и пойти в зал, но тут наклонился к нему Леснов, потом с вопросом обратился Зябликов.
Так он и не ушел в зал до конца собрания.
Любовь Петровна думала выйти из клуба незаметно, но столкнулась с Павлом.
— Что же это вы уехали, не предупредив никого, — улыбнулся он, пожимая ей руку.
— А кого я должна была предупреждать?
— А мы пришли с охоты, привезли четырех медведей, а хозяйки дома нет, — продолжал Павел. — Пришлось самим хозяйничать…
— Здравствуй, Люба, — сказал Заневский, подходя к ним, — с приездом!
— Спасибо, Миша, — пересиливая волнение, спокойно ответила Любовь Петровна, глядя на бледное лицо мужа. — Поздравляю тебя с успехом и… премией.
— Спасибо, Любушка, большое спасибо!
А праздник разгорался. В просторном, красиво убранном фойе уже кружились вокруг нарядной елки пары, сыпались словно снежинки конфетти, оркестр играл вальс.
Павел пригласил Любовь Петровну. Лавируя между пар, он кружил легко и уверенно.
— А сейчас пойдемте к нам, — сказал, он когда танец окончился. — Мама уже, наверно, волнуется… Нет-нет, вы не протестуйте, Любовь Петровна, — быстро зашептал Павел, видя, что она хочет возразить, — не обижайте меня и моих стариков.
— А он тоже будет? — строго спросила она.
— Да, — просто ответил Павел.
32
Раздольный заливал свою злость вином…
Он явился в клуб к концу собрания. Сидел в последнем ряду у дверей.
После доклада стали вручать премии.
Он даже улыбался и аплодировал Заневскому, Костикову, Зябликову и лесорубам, а в груди клокотало, горело.
— А почему вас не премировали? — насмешливо улыбаясь спросил его десятник погрузки соседнего лесоучастка, сидевший рядом. — Ваша же погрузка на первое место вышла!
— Я за премией не гонюсь, — стараясь быть равнодушным, небрежно проговорил Раздольный. — Не по душам, видно, пришелся некоторым, что правду-матушку в глаза режу…
После собрания отправился, было, домой, но вспомнил, что там никого нет, и никто ему ничего не приготовит, что весь вечер придется сидеть одному, прислушиваясь к каждому шороху, к шагам на улице, чего-то томительно ждать, вздрагивать от своих же мыслей. И направился к буфету.
Заняв место за дальним столом, Раздольный пил, почти не закусывая.
Он хотел опьянеть, затуманить возбужденный мозг, но хмель не действовал.
Злость на всех и все, страх, никогда не покидавший его — все слилось в жгучий комок ненависти к тем, кто заставил его жить в глуши и постоянно дрожать. Подошел знакомый десятник.
— Что это ты, Раздольный, ничего себе, сколько выпил!
— Пей, Абрам Ефимович, одну жизнь живем! — протянул Раздольный граненый стакан. — Что, не хочешь? — зло прошипел он, видя, что тот собирается сесть к другому столу. — Не-ет, ты пей со мной, не б-ойся, т-теперь-то я тебе н-ничего не сделаю… п-прошло время… — махнул он рукой, опуская голову на бутерброды.
«Что это он говорит, какое время прошло? И почему я его должен бояться? — недоумевал десятник. — Свихнулся, что ли?»
Но Раздольный был еще в своем уме. Он понял, что хватил через край. И, чтобы отвлечь внимание, миролюбиво пояснил:
— Б-бывало, напьюсь, п-приду домой и д-давай жену колотить, или кто под п-пьяную руку попадется… д-дурак был… а в армии от-тучили.;. на г-гауптвахте не раз сидел… Ты п-пей со мной, не б-бойся, не дерусь я теперь….
«А говорили, что он не был женат», — подумал десятник и спросил:
— А жена-то где, разошлись, что ли?
— Мы не зап-писывались, т-так жили, — нашелся Раздольный.
По радио поздравили с Новым годом. Кто-то крикнул: «Ура!», возглас подхватили, зазвенели стаканы, люди, стоя, выпили новогодний тост.
Раздольный, едва держась на ногах, вышел из клуба…
33
Таежный сиял огнями.
Несмотря на поздний час, в поселке было людно. То в одном его конце, то в другом будили сонную тишину звуки гармони, молодежь с песнями и плясками гуляла по улицам.
Раздольный, пошатываясь, брел домой.
«Эх, сейчас бы красного петуха по поселку пустить, — провожая злым взглядом проходящую мимо веселую компанию, подумал он, — вот бы вы повеселились!»
Он открыл калитку, вошел во двор.
— Шарик, Шарик! — позвал собаку, но та не отозвалась. — Куда это он запропастился? — недоумевал Раздольный. Вынул папиросы, закурил.
В комнату идти не хотелось, и он присел на ступеньку крыльца, проветриться.
«Что это со мной?» — с беспокойством подумал он.
Пробирал холод. Раздольный отшвырнул окурок. Трещала голова, пересохло в горле. Хотелось пить. Он поднялся, открыл ключом дверь и, шагнув в сенцы, запер ее на щеколду.
«Скорее спать… — мелькнула мысль, — забыться хоть на несколько часов!»
Он потянулся к выключателю, повернул его, и вместе со вспыхнувшим светом, за спиной раздался властный голос:
— Руки вверх!
