— Подкупить старика хотел, да не пригодилось, как видишь. А перстень я в одной из могил нашел да оставил про запас. На черный день, так сказать.

— Ясно, — протянул Велемир и решил больше не приставать с расспросами.

Белая кобыла ярким пятном маячила впереди, уводя их из деревни той же дорогой, какой они явились сюда, и наемник даже позволил себе помечтать немного, что будет дальше, когда они наконец разберутся с этим поручением Агвида. Наверное, этими мечтами он смог бы насмешить любого бога, который соблаговолил бы послушать эти смертные мысли.

Глава 27

— Так значит, — Велемир с невероятной осторожностью подбирал, кажется, каждое слово. — Твоя мать поселилась там по приказу Агвида?

Невероятное зрелище: наемник, всегда без особых раздумий ляпавший все, что придет в голову, тщательно выбирает, что сказать. Раньше, когда он еще любил на досуге уколоть меня побольнее, слова легко слетали с его языка, будто он до того всю жизнь готовился поддевать ведьму. А сейчас вон как мается. Загляденье!

— Старик так поведал. Но мама рассказывала иное, что и она, и я там родились. Не знаю уж, кто из них врал.

— И ты совсем не помнила того, что родом из моих земель?

— Мне восемь лет только исполнилось, Вель. Я бежала сломя голову, ночью, даже не зная, в какую сторону. Страшно было до одури. Откуда мне, ребенку, было знать, что я умудрилась границу пересечь? Говорим мы с тобой на одном языке, если ты не заметил.

— Заметил. Не подумал просто, — наемник потупил взгляд, смущаясь (кто бы мог подумать!), и счел за благо прекратить дальнейшие расспросы.

Я облегченно выдохнула. Не хотелось обижать его молчанием, но и говорить об этом, особенно сейчас… непросто.

Конечно, я помнила ту ночь. Конечно, она неоднократно являлась мне во снах, пугающих подробностями, заставляющих переживать все заново, несмотря на то, что и горе, и ужас от пережитого притупились с годами. Но это было просто воспоминание откуда-то из темного закутка моего разума, которое свербело, хотя я и упорно заталкивала его подальше. Свербело, но оставалось воспоминанием. До сегодняшнего дня.

И старая церковь, что особенно запомнилась мне; и выцветшие глаза старика, которого когда-то вылечила моя мать; и одинокая сосна на месте моего дома, где, почти заросшие травой, оставались еще очертания подпольной ямы, как шрамы на теле земли, как следы выжженной алеющим углем язвы… Все это облекало мою память в страшную действительность. Это было, хоть быльем и поросло. И от этого никуда не деться.

Там, у сосны, Велемир смотрел на меня глазами новоиспеченного отца, которому только что вручили подержать собственного орущего отпрыска, а он знать не знает, что делать, но держит трепетно, как величайшее и самое хрупкое в мире сокровище, боясь сделать хоть одно лишнее движение, лишь бы хуже не стало. Кто ж знал, что главной слабостью бессмертного и язвительного наемника окажутся бабские слезы?

И все же от этих молчаливых и робких утешений узел, затянутый в моей груди, немного ослаб, и я осознала наконец, насколько легче мне стало. Это как терпеть полжизни старую рану, которая ноет от непогоды и не дает иногда спать по ночам, но в целом примиряет со своим существованием одной только невозможностью излечиться, избавиться. А потом внезапно получить снадобье от человека, от которого когда-то вполне ожидаемо было получить нож в спину.

Сейчас это даже кажется смешным. Велемир способен на многое, но не на подлость.

— Селена? — он заметил мою задумчивость и пригибался теперь к лошадиной шее, беспокойно заглядывая мне в глаза.

— Все хорошо, — я улыбнулась ему. Это получилось даже искренне, и он улыбнулся в ответ знакомыми ямочками.

— Эй, вы там совсем отстали! — раздался крик бугровщика. Умеет, зараза, влезть не вовремя, как нарочно подгадывает!

— Придется ускориться, — вздохнул Велемир, подгоняя своего коня. — А то Митя и в седле спокойно усидеть не способен, стоит нам только уединиться. Видать, что-то у него там зудеть начинает…

Я хмыкнула, выражая свое согласие со сказанным, и тоже поспешила догонять бугровщика.

Снежка вела нас сперва уже пройденной дорогой, но затем свернула чутка, и мы успели миновать огромное пшеничное поле, прежде чем снова попасть в поросль из молодых елок. Солнце плавно опускалось к горизонту, удлиняя тени, и я мысленно костерила себя за это, ведь из-за меня же задержались. А впрочем… Если мы из Веледара живыми выйдем, бояться темноты будет глупо, как никогда.

В подлеске Снежка уже не бежала рысью, а степенно вышагивала в высокой траве, огибая деревца и чинно поднимая стройные колени. Вороной конь, бредущий сразу за ней, фыркал, капал слюной бессовестно и иногда даже поворачивал мощную шею, раздумывая, кажется, не куснуть ли наемника за лодыжку, ведь не пускает к кобыле, окаянный. Велемир, прекрасно понимая конские намерения, при каждом таком выверте демонстрировал животине сжатый кулак и пинал пятками черные, лоснящиеся бока. Вороной снова фыркал и обиженно отворачивал морду.

— Только мы с конем по полю идем… — тянул Митя, умудрившийся заскучать несмотря на предстоящее действо. Хотя, ему, очевидно, не привыкать по могилам лазить.

У меня же внутри свербело какое-то странное чувство, которое нельзя было однозначно назвать ни страхом, ни волнением, ни предвкушением, и я решила вообще не заморачиваться на этот счет, а стала прикидывать, как далеко от нас курган и в какой стороне. Выходило, что на юго-востоке и уже довольно близко, если учесть время, проведенное в пути.

Я поняла, что права, когда среди зеленых верхушек показался холм кургана, и вскоре белая кобыла остановилась в кругу из низких елок, потопталась немного, приминая траву, а затем встала как вкопанная.

Некоторое время она только нюхала воздух, шумно раздувая ноздри, а затем задрала морду и хрипло, протяжно заржала, подзывая жеребенка, отчего все внутри у меня сжалось. Лучше бы я и не ведала, какими варварскими способами здесь принято хранить тайны курганов.

— Приехали? — тем временем обрадованно спросил Дмитрий, тормозя своего коня и бодро соскакивая на землю.

— Кто его знает, — проворчал в ответ Велемир, тоже спешиваясь и подходя поближе к Снежке.

Кобыла судя по всему никуда больше вести нас не собиралась, стояла на одном месте и косила на приближающегося наемника карим глазом, от которого по морде катилась крупная слеза, оставляя неожиданно глубокий серый след в ее белоснежной шерсти.

— Проверить бы, — Митя деловито упер кулаки в бока. — Прежде чем лошадку домой-то отпускать.

— Так проверяй, — я отвернулась, не силах