– люди неблагодарные и непочтительные, потому что нам и так было оказано огромное благоволение магистра, который уже лет десять ни с кем не разговаривал, проводя время в благочестивом размышлении.

Мы слушали его первые минут пять, а потом просто отправили вперёд – указывать дорогу, а сами шли молча.

Разумнее было бы всё обсудить, но говорить мне совсем не хотелось, и я чувствовала, что Брайер тоже не был склонен к разговорам.

Я не поехала на осле – пошла рядом с колдуном, пиная глазастые цветки маргариток и крупных лютиков.

Почему бы Тедерику не поговорить лично? К чему эти куцые сообщения о королевской семье и Аньке? Легче, чем писать этот бред, сказать всё парой-тройкой фраз. Или Тедерик настолько заважничал, что не желает видеть друга по университету? Или поверил, что Брайер – само зло? Но зачем тогда отправил злу письмо?

Постепенно мысли мои перетекли в другую плоскость.

Анька.

Допустим, она попала в Швабен на сто лет раньше меня. Она могла застрять здесь так же, как я. Изучить волшебство, стать искусной волшебницей (феей, может быть), спасти от Карабасихи Брайера, влюбиться в него…

Стоп. Анька – влюбиться вот так?..

А почему бы и нет?

Брайер – красавчик, богач, с перспективами. В такого любая влюбится.

Но судя по тому, что Брайер Аньку совсем не помнил, встретились они только на его памятном дне рождении…

И куда потом делась Анька?

Оставила после себя туфлю, сумку и фонарик, раскрыла заговор против королевской семьи, а потом – вернулась домой? Или не вернулась?..

Мне было одинаково плохо от мысли, что Анька застряла в этом мире и могла уже отойти в мир иной из-за банальной старости, и от мысли, что фея, которую так трепетно желал Брайер, оказалась моей подругой. Анькой, которая только и думала про туфли, сумочки и кавалеров на «бентли». Ну обидно же!

- Пришли, - угрюмо объявил брат Ансельм, останавливаясь перед грудой замшелых камней. – Осла оставьте здесь.

- Пару минут, пожалуйста, - попросил Брайер и начал снимать с Панки седло.

- Зачем? – спросила я, когда колдун полностью разнуздал осла и шлепнул его по крупу, отправляя щипать травку.

- Кто знает, вернёмся ли мы за ним? – философски ответил Брайер.

Тут мне стало страшно по-настоящему. Не вернёмся? То есть в планах может быть и такое?

- Думаешь, твой друг… - начала я, но Брайер приложил указательный палец к губам, делая мне знак помолчать.

Брат Ансельм тем временем пробормотал что-то, делая таинственные пассы руками, и груда камней бесшумно расступилась, открыв лестницу, ведущую под землю.

- Руатские катакомбы, - объяснил Брайер, спускаясь вслед за Ансельмом и подавая мне руку, чтобы удобнее было идти по ступеням. – Подними подол. Наступишь ещё.

Я послушно приподняла подол, и когда мы спустились ступенек на двадцать, солнечный свет позади погас – это камни снова сдвинулись, закрывая выход. Но темно не стало, потому что вдоль стен висели гнилушки, нанизанные на верёвку. От них шел тусклый зеленоватый свет – красиво, но жутко до дрожи.

- Ты ему веришь? – шёпотом спросила я у Брайера, указав взглядом на брата Ансельма, бредущего впереди.

Колдун поманил меня, словно предлагал посекретничать на очень важные темы, а когда я с готовностью подалась к нему, заговорщицки прошептал:

- На самом деле, я верю только тебе, Крошка.  

- Какие откровения, - проворчала я, стараясь не показать, как разволновалась из-за этих слов, которые и сказаны-то были в шутку.

Верит он! Помню, как подозревал меня в сговоре с Карабос. И как обыскивал, когда нашёл договор на замок. И в качестве особого доверия привязал меня к себе заклятьем… Как там его? Невидимая удавочка?..

Тоже мне, доверие…

Я споткнулась, хотя пол под ногами был ровным – из плотно подогнанных друг к другу каменных плит.

Стоп. Почему «удавочка» не подействовала, когда Брайера ранили, и он отправлял меня куда подальше вместе со Стефаном? А когда мы бегали по Найту? Я была далеко от Брайера, но никакого удушья не чувствовала. И фея Канарейка… И Стефан… они говорили, что на мне нет никаких заклятий… А как же фея Карабос?..

- Это здесь, - кисло произнёс брат Ансельм, указывая на маленькую узкую дверь, почти неотличимую от каменной кладки стены. – Но имейте в виду, Великий Тедерикс будет недоволен.

- Мы договоримся, не беспокойтесь, - утешил его Брайер и толкнул дверь, проходя первым.

Помедлив, я пошла следом за ним, опасливо посматривая на брата Ансельма, а тот стоял с непередаваемо страдальческой миной, будто мы уже приканчивали Великого Тедерикса.

За дверью было темно, и я услышала голос Брайера:

- Эй, и куда нам дальше?..

- В преисподнюю! – крикнул брат Ансельм, а потом дверь за нами со стуком захлопнулась, и мы остались в темноте.

Хорошо, если только вдвоём с Брайером, а не с парочкой гадюк в придачу.

Я бросилась обратно, толкнув дверь плечом, но она не подалась. Снаружи что-то щёлкнуло, и стало тихо, как в могиле. Меня прошиб холодный пот. В могиле! Вот не хватало ещё умереть таким собачьим образом!

- Ну что, доигрался?! – зашипела я в темноту. – Теперь будешь своему другу телеграмму отправлять? Открой шкаф, меня заперли!

- Стой на месте, - посоветовал мне невидимый колдун. – Подними правую ладонь и ничего не бойся.

- Зачем это? – сразу перетрусила я.

- Просто доверься мне, принцесса, - донеслось из темноты, и я, словно зачарованная, подняла правую руку, разворачивая её ладонью вверх.

Было так темно, что я не видела собственной руки, но вдруг совсем рядом вспыхнула яркая жёлтая искра и метнулась ко мне, упав на ладонь и превратившись в язычок пламени. И хотя пламя не обожгло меня – я даже не почувствовала тепла, но от неожиданности вскрикнула и отшатнулась. Язычок огня дрогнул и потух, а я услышала тихий смех колдуна.

- Сказал же – ничего не бойся, - повторил он покровительственно. – Попробуем ещё раз. Разверни ладонь.

- Ты со своими шуточками!.. – возмутилась я, немного приходя в себя и снова поднимая руку. – Мог бы предупредить.

- Я и предупредил, - невинно ответил Брайер. – Кто же виноват, что ты – та ещё трусишка?

Снова вспыхнула искра – на этот раз красная. Когда она спикировала ко мне на ладонь, я уже не испугалась, и вскоре язычок пламени осветил крохотный каменный мешок, в котором мы очутились.