Из ученых только двое пришли на наш праздник: Дун и Чао. Шла война, и работать на раскопках было небезопасно. Большинство ученых бежали в Пекин, оставив позади все, кроме реликвий прошлого. Двадцать шесть местных работников остались, вместе с ними Кай Цзин, Дун и Чао, которые тоже жили на территории монастыря. Кай Цзин объяснил свое решение тем, что кому-то надо было присматривать за местом раскопок. Что, если японцы решат взорвать холм? Что, если коммунисты используют зону раскопок для укрепления пулеметов?

— Даже если они устроят там общественный туалет, — сказала я ему, — как ты этому помешаешь?

Я не уговаривала его бежать в Пекин, потому что знала, что он никогда не бросит старого отца, а отец никогда не бросит старый приют и девочек. Я просто не хотела, чтобы мой муж отправлялся на раскопки героем, а вернулся оттуда мучеником. Вокруг все было слишком неопределенным и слишком быстро менялось. В то время многие чувствовали себя забытыми и обделенными. В результате наша свадьба получилась грустной.

После банкета друзья и ученики отнесли нас в наши покои новобрачных. Ими оказалась та же самая кладовая, где у меня с Кай Цзином прошла бесславная первая ночь. На этот раз комната была начисто отмыта, и там больше не было ни крыс, ни запаха мочи, ни соломы с клещами. За неделю до свадьбы ученицы выкрасили стены в желтый цвет, а балки на потолке — в красный. Все статуи были сдвинуты к одной стене, и, чтобы волхвы за нами не подглядывали, их отделили от основной части комнаты занавесом, сплетенным из веревок и ткани. В первую брачную ночь ученики много часов провели под нашей дверью, обмениваясь шутками, смеясь и зажигая шутихи. Наконец они устали и разошлись, и мы с Кай Цзином впервые остались наедине как муж и жена. В ту ночь для нас не существовало ничего запретного, и наша радость была полна Легкости.

На следующий день мы должны были навестить родственников, поэтому мы отправились в комнаты, где жил Учитель Пань. Я кланялась, подавала чай и называла его «Баба»[20], и мы все смеялись над этой формальностью. Потом мы с Кай Цзином пришли к небольшому алтарю, который я сделала с фотографией Драгоценной Тетушки, поставленной в рамку. Мы налили и ей чаю и зажгли благовония. Кай Цзин назвал ее «Мама» и пообещал, что будет заботиться обо всей моей семье, включая предков.

— Я теперь тоже часть вашей семьи, — сказал он.

Внезапно я ощутила холодное дуновение на шее. Почему? Мне вспомнился предок, который погиб в Обезьяньей Челюсти. Это было предчувствие? Я вспомнила кости, которые так и не были возвращены на место, вспомнила о проклятии. Что это значило? Почему ко мне вернулись эти воспоминания?

— Проклятий не существует, — сказал мне позже Кай Цзин. — Это все предрассудки, а предрассудки — не что иное, как ненужный страх. Проклятия — это просто беспокойство, от которого ты сам не можешь избавиться.

— Но мне об этом рассказывала Драгоценная Тетушка, а она была очень умной женщиной.

— Она была самоучкой, которая имела доступ только к древним традициям. У нее просто не было возможности познакомиться с наукой и учиться в университете, как я.

— Тогда почему умер мой отец? И почему она умерла?

— Твой отец умер в результате несчастного случая, а Драгоценная Тетушка убила себя. Ты же сама это говорила.

— Но почему небеса это допустили?

— Небеса ничего не допускали. Не во всем есть смысл или закономерность.

Я очень любила мужа, поэтому старалась принять эти новые идеи: проклятий не существует, как и неудач, и удач тоже. Когда над нами стали сгущаться тучи, я говорила себе, что они ничего не предвещают. Когда ветер и вода менялись местами, я старалась себя убедить в том, что это чистая случайность. И некоторое время я жила счастливой жизнью, почти ни о чем не беспокоясь.

Каждый вечер после ужина мы с Кай Цзином навещали его отца. Мне очень нравилось сидеть в его комнатах, зная, что это и мой семейный дом. Обстановка там была очень скромной и простой, все стояло на своем месте, и у всего было предназначение. Вдоль стены Учитель Пань поставил лавку с подушками, которая служила ему кроватью, а над ней висели три каллиграфических свитка, по сто иероглифов на каждом. Они были выполнены словно на одном дыхании, в одном порыве вдохновения. На южном окне у него стоял горшок с яркими сезонными цветами, которые радовали глаз и отвлекали от грустных мыслей. Возле восточной стены располагались простой стол со стулом из темного полированного дерева — надежное место для раздумий. На столе, словно образуя натюрморт, стояли драгоценные письменные принадлежности: шкатулка из лакированной кожи, стакан для кистей из слоновой кости и чернильный камень дуань — самое ценное из имущества Учителя Паня. Его в свое время подарил ему миссионер, бывший его учителем.

Однажды Учитель Пань отдал этот чернильный камень мне. Я уже собиралась запротестовать, но потом поняла, что теперь этот человек стал мне отцом и я могла принять его дар с чистым сердцем. Я держала в руках круглый камень, проводила кончиками пальцев по его шелковистой поверхности. Я восхищалась им с первых дней работы в школе в качестве его помощницы, с того самого дня, как он принес его на урок, чтобы показать ученикам.

— Когда вы растираете твердую тушь о камень, вы изменяете ее характер: из неподатливого в мягкий, из твердого в многообразие форм. Но как только вы нанесете тушь на бумагу, она снова станет неизменяющейся и не прощающей ошибок. Вы не сможете изменить написанного, и если вы что-то сделали не так, вам останется лишь выбросить весь лист и переписать все заново.

Когда-то о чем-то подобном говорила и Драгоценная Тетушка:

— Ты должна думать о своем характере. Понимать, когда в тебе происходят перемены, какими они будут. И что из этого никогда не станет прежним.

Она говорила это, когда я только начала учиться растирать тушь. И еще раз повторила в последние дни, когда мы были вместе и когда она на меня сердилась. И теперь, услышав то же самое из уст Учителя Паня, я пообещала себе, что изменюсь и стану хорошей дочерью.

Во мне действительно произошли большие перемены, и я жалела лишь о том, что Драгоценная Тетушка не видит, какой стала моя жизнь. Теперь я превратилась в учительницу и замужнюю женщину. У меня были и муж, и отец, и