Шрифт:
Закладка:
Черепнин дал и моральную оценку деятельности Минца и Рубинштейна: «В то же время нигилизм Рубинштейна и Минца сочетаются с саморекламой. В статье в “Большой Советской Энциклопедии” Рубинштейн 5 раз называет себя в качестве ведущего историка. Советскому историку должна быть свойственна личная скромность и чувство достоинства и гордости за советскую науку»[1098].
Агрессивным оказалось выступление антиковеда П. Н. Таркова: «То, что сейчас происходит — это не просто очистительная буря. Это борьба серьезная и долгая, вероятно, навсегда, если говорить о борьбе с рецидивами, с реваншизмом»[1099]. Ожидаемо, в центре его критики оказался С. Я. Лурье.
Завершал второй день Л. И. Зубок. В его адрес прозвучало уже столько ругани и обвинений, что на его месте кто угодно мог сдаться и публично покаяться. Свое тяжелое положение признавал и Зубок. Но выступавший воспользовался моментом и выбрал вполне действенную стратегию поведения: он признал за собой ошибки «объективистского» характера, а не «космополитические»[1100]. В конце он заверил, что поможет партии в борьбе с «космополитизмом».
26 марта заседание открыл Р. М. Раимов. Будучи сотрудником сектора истории советского общества, он посвятил свое выступление критике положения дел в секторе, в особенности работе И. М. Разгона. Он заявил, что в разделе «Истории Москвы», посвященном Москве в годы Гражданской войны и написанном Разгоном, все представлено таким образом, что с переездом советского правительства в Москву все только ухудшилось. Впрочем, Раимов практически все свое выступление посвятил доказательству героизма московских рабочих, а не огульной критике коллег.
Академик И. И. Майский указал, что история с Л. И. Зубоком является иллюстрацией неблагополучного положения дел в секторе истории Новейшего времени. Выступления самого Зубока его не удовлетворили, поскольку в них не было признания своих ошибок[1101]. Другим примером ошибок Майский назвал монографию А. Ф. Миллера «Очерки новейшей истории Турции», хотя и подчеркнул, что данная книга на порядок лучше работ Зубока. В книге Миллера, по мнению Майского, недостаточно освещены экономические вопросы. В связи с этим академик посчитал ошибочным выдвижение монографии на Сталинскую премию. Но 3/4 речи Майского заняло разоблачение американского империализма.
К. В. Базилевич сосредоточился на оправдании и опровержении обвинений в свой адрес. Он сказал, что ничего обидного термин «Возрождение» (а его обвиняли в принижении русской истории использованием для ее описания иностранных исторических терминов) применительно к русской истории не несет. Базилевич признал эффективность критики, но потребовал, чтобы эта критика была объективной и товарищеской. Примером нетоварищеской критики он назвал речь Сухомлина, а его инвективы вздорными[1102]. Но и сам Базилевич не удержался от возможности раскритиковать оппонентов. Его мишенью стал профессор МГУ В. И. Лебедев, чей учебник для вузов и конкретно разделы, посвященные Петру I, Базилевич назвал космополитическим, хотя и предположил, что ошибки могу носить непреднамеренный характер[1103].
А. Л. Нарочницкий вновь, естественно в негативном плане, коснулся книг Г. А. Деборина, Л. И. Зубока, Лемина, Лана, С. В. Кана. Но особое внимание он уделил Звавичу. Не преминул он недвусмысленно указать на отнюдь не случайные ошибки журнала «Вопросы истории»[1104].
Из Ленинградского отделения института на заседание приехала Сербина. Она сообщили присутствующим, что Вайнштейн с января 1948 г. уже освобожден от работы в ЛОИИ. Касаясь Лурье, она сказала, что тот не сумел преодолеть своих ошибок, сорвал подготовку публикации боспорских надписей. Вину за запоздалое раскрытие плачевного положения дел Сербина переложила на руководителя группы по истории древнего мира С. И. Ковалева. Только бдительность профессора М. Е. Сергиенко позволила разоблачить деятельность Лурье[1105]. В заключение выступавшая потребовала уволить Лурье из Института истории.
А. И. Неусыхин содержательно фактически повторил свое выступление на совместном заседании сектора истории Средних веков Института истории и кафедры МГУ. Он признал ряд ошибок, но подчеркнул, что является марксистом[1106].
С подведением итогов заседаний выступил В. И. Шунков. В который раз порицая деятельность Минца и Разгона, оратор заявил, что институт за три с половиной года выплатил академику колоссальную сумму в 200 тысяч рублей, и это не считая гонораров[1107]. Кроме того, Академия выделила ему квартиру и дачу. Такой ход был явно продуман: рядовым научным сотрудникам такие блага и не снились, что только подогревало ненависть к академику. Шунков описал, как Минц и его группа монополизировали изучение истории Гражданской войны и Великой Отечественной войны.
Выступавший подчеркнул, что прошедшее заседание не станет последним мероприятием в разгроме космополитов, «потому что далеко не все участки исторической науки были затронуты в выступлениях и потому что ряд наших работников не проявили еще должной глубины и остроты при самой постановке в борьбе с буржуазным космополитизмом»[1108].
Шунков объявил, что остался неудовлетворенным выступлениями С. В. Бахрушина и Е. А. Косминского. По его мнению, они недостаточно разоблачили ошибки своих подчиненных и коллег. Не до конца была вскрыта и гнилая атмосфера в секторе новейшей истории. Тяжелое впечатление произвело выступление Л. И. Зубока.
Несколько неожиданным стала речь Антонова. Неожиданность заключалась в том, что в центре его критики оказался Н. Л. Рубинштейн, но не автор «Русской историографии», а специалист по истории международных отношений и советской истории, автор книги «Советская Россия и капиталистические государства в годы перехода от войны к миру (1921–1922)» (М., 1948). Антонов назвал его «выучеником Минца»[1109]. Набор обвинений был стандартным: смазывание роли Октябрьской революции, идеализация капитализма и империализма и т. д.
А. С. Ерусалимский назвал сектор истории Нового времени «Пиквикским
