— Этот вопрос не был бы задан еще какую-то сотню лет назад, — негромко произнесла Наоми, смотря старику в глаза. — Никто бы не усомнился в неустрашимости нашего клана. Вы еще должны помнить, каким был клан до моего отца.

— Я помню, — слова дались ему нелегко. Он вернул Наоми задумчивый, пристальный взгляд и нахмурился.

— Те времена еще не потеряны безвозвратно. О клане Токугава еще будут говорить без презрения.

«И никто, никто не будет продавать дочерей за долги», — добавила она про себя. Верно, от чувства стыда, связанного с этой мыслью, ей никогда не удастся избавиться. И пусть все обернулось по-другому, пусть она стала законной женой — но ведь ее отец, ее семья думали, что ее продали! В их глазах она была наложницей, и никто подобному не воспротивился… Ничья честь не была задета.

— Отныне и впредь лишь с ужасом. Даже у Минамото не рождались отцеубийцы.

Наоми вздрогнула и подалась назад, словно ее ударили по лицу.

— Только убийцы матерей, — усмешка Кенджи-самы вышла по-настоящему чудовищной. — Но довольно разговоров. Мы казним каждого из вас, кто откажется подчиняться сейчас или посмеет ослушаться в дальнейшем.

Ичиро-сан не стал скрывать своего недоверия, и Минамото это позабавило.

— Со мной пришла лишь дюжина солдат. За тобой сейчас весь клан, старик, но я не вижу их сопротивления и не слышу звона мечей, — Кенджи-сама поднялся и тронул Наоми за локоть, безмолвно приказав следовать за собой.

Они вышли на крыльцо, и Минамото посмотрел на нее с отеческим участием. Наоми была благодарна ему за то, что он не стал перечислять ее ошибки и говорить о ее глупости.

— Я почему-то думала, что он сможет понять, — она растерянно крутила меж пальцев подол кимоно.

— Ты слишком многого ждешь от людей, Наоми, — отозвался Кенджи-сама.

Взошедшее солнце золотило макушки деревьев, подсвечивало сочную зелень их листвы. Вокруг было очень спокойно и тихо — если забыть о том, что случилось на рассвете.

— Ичиро-сан прав в одном, — ее голос звучал глухо и сдавленно. — Меня будут называть отцеубийцей.

***

Опасения Наоми оказались напрасными: ей не снились кошмары. Отец не являлся ей во сне ни разу с того дня, как она вернулась в поместье Минамото. Может быть, она все же научилась сбегать от себя?..

Потянулись однообразные, наполненные повседневными заботами дни. Первое время она часто ловила на себе заинтересованные взгляды солдат Минамото, но спустя неделю привыкла к ним и перестала замечать. Или же Масато-сан, строго хранивший ее покой, сделал им внушение?

Акико-сан не спрашивала ничего и смотрела на нее с прежним дружеским участием, не отшатывалась и не вздрагивала, если Наоми невзначай ее касалась. Хиаши-сама хорошо воспитал дочь.

Когда-то давно Наоми приняла бы подобное поведение за равнодушие и чёрствость сердца. Сейчас же она называла это уважением к своему покою.

Как и прежде, она толкла с Мисаки травы и готовила лечебные мази, вела строгий учет риса и запасов, разбирала жалобы и недовольства крестьян из ближайших деревень. Но теперь ей было значительно легче: Акико-сан помогала ей и словом, и делом. Она была привычна и обучена любым хозяйственным занятиям, ведь вела дела родового поместья со времен, когда была еще девчонкой — ее мать тоже умерла рано, но отец так и не женился вновь.

Из поместья Токугава Наоми привезла с собой немного риса, лапши и моти, и теперь страх остаться с опустошенными хранилищами понемногу отступал.

Ее дитя росло с каждой неделей, и Наоми с удивлением и радостью замечала, что ей неудобно наклоняться или же присаживаться перед низким столом для обеда. Она стала быстрее уставать, и нередко в середине дня уходила в спальню, чтобы немного отдохнуть. Акико-сан нянчила малышку, и Наоми внимательно наблюдала за ней и по-прежнему не верила, что вскоре возьмет на руки своего сына.

Те дни были для нее глотком воздуха, короткой передышкой посреди всех невзгод и горестей, что вскоре обрушились на них. Спустя время Наоми вспоминала и не верила, что могла быть тогда столь спокойной, столь безмятежной. На краткий миг она почти забыла о войне — наслаждалась скорым материнством и наконец-то свободно дышала, и необходимость разрешить судьбу отца больше не давила ей на плечи.

Утро, когда все изменилось, Наоми запомнила очень хорошо.

С мешочками мыльного корня она шла к дожидавшейся ее Мисаки, когда на дорожку перед ней выскочила запыхавшаяся служанка.

— Госпожа!.. — выкрикнула она из последних сил. — Акико-сан плохо, госпожа!

Наоми разомкнула пальцы, и мешочки выпали из ее рук в пыль.

— Отведи меня к ней! — дрогнувшим, отчаянно звонким голосом приказала она и со всей поспешностью, на которую была способна, устремилась за молоденькой служанкой. Акико-сан она нашла в комнате перед обеденным столом — та горько плакала, уткнувшись лицом в колени, и, кажется, впервые не слышала, каким громким криком заходилась малышка.

Наоми замерла на мгновение, не зная, к кому бросаться первой, но все же выбрала ребенка. Она подхватила девочку на руки и, покачивая, опустилась на татами подле Акико-сан.

— Что, что случилось? — она сжала ее плечо и слегка потрясла, когда увидела закатившийся под стол сверток.

У нее дрожали руки, когда она поднимала его и разворачивала. Столбцы иероглифов прыгали перед глазами, и не с первого раза Наоми смогла прочесть идеально выведенные символы.

Хиаши-сама писал безжалостно. Не писал даже — сек каждым предложением. Ёрико предала их всех, когда в битве сразила врагов отравленными стрелами. Фухито отказался исполнить свой долг и стал отступником. И теперь, как только закончится война, они будут казнены вдвоем.

«Но лучше бы им умереть в бою», — так закончил свое короткое послание Хиаши-сама. Некоторое время в голове Наоми стояла оглушительная тишина. Не сразу она очнулась и поняла, что малышка по-прежнему кричит в ее руках, и по-прежнему плачет рядом Акико-сан.

— Тшшшш, тшшшш, — зашептала Наоми, не будучи уверенной, кого из них она пытается успокоить. — Все хорошо, все хорошо.

На Акико-сан ей было больно даже смотреть. В одну минуту она потеряла брата и названную сестру. И это было неизбежностью, с которой ей никогда не удастся примириться.

В ее душе, равно как и в душе Наоми, до сегодняшнего утра жила надежда. Они обе надеялись, что те, кто им дорог, смогут пережить войну. Что они вернутся невредимыми, и их будет ждать долгая и безбедная жизнь.

И потому обрушившаяся на Акико-сан сегодня правда была столь ужасной. Даже если Фухито-сама и Ёрико-сан вернутся, они будут обречены.

Их возвращение не принесет никому счастья, ведь своими поступками они уже обрекли