Но один момент всё меняет: капитализм — отработанная технология. И наша команда знает, как её внедрить. А социализм — не просто на воде вилами, а скомпрометировавшая себя на одной шестой части планеты модель. Свой лимит ошибок на этом…поприще Россия уже исчерпала. И Борис Николаевич поставил перед нами конкретную задачу: перевести страну на западные рельсы в кратчайшие сроки. Что мы и сделаем уже завтра. Чего бы это нам не стоило. А за социализм пускай бодаются другие. Может, лет эдак через сто-двести они окажутся на коне? А хрен его знает!..Но нам не до экспериментов. Нам выживать надо здесь и сейчас. И я решу поставленную сверхзадачу.

— Спасибо хотя бы за прямоту! — вырвалось у кого-то из директоров.

— Вижу, вы, мягко говоря, в шоке, — ухмыльнулся ельцинский лис. — Думаете, небось, что Чубайс — зверь. Думайте на здоровье. Зато потом спасибо скажете. Вопросы есть?…Вопросов нет. Тогда вперёд — на подписание контрактов.

Чубайс стремительно покинул зал — спешил творить новую историю. Пришибленный же директорат некоторое время безмолвствовал. Первым пришёл в себя Холмских.

— Вперёд, господа! — подбодрил он коллег. — Господин Юткин, а не подскажете, где кабинет номер триста шестнадцать?

— Третий этаж. От лифта — направо, — союзнически улыбнулся ему тот.

Несколько позже, уже сидя в зале ожидания аэропорта, Тимкин и Подлужный, осмысливая встречу с Чубайсом, стали делиться впечатлениями.

— А этот…рыжий-то — голова, — уважительно констатировал Владимир Николаевич. — Всё разложил. Просто мы — закомплексованные. Забитые марксистскими догмами. А нужно уметь отречься от заблуждений.

— Враньё, — упрямо сжал губы его отнюдь нестарый собеседник. — Эти новоявленные мессии тянут нас в прошлое. В дикую эру первоначального накопления капитала, которую мир давно перерос…

— Алексей Николаевич, тебе сколько? Тридцать три? — перебил его директор бумзавода.

— Тридцать шесть.

— Х-хе. А мыслишь, как дедульман из дома престарелых. Пойми, студент, на вопросы надо смотреть ширше, — сыронизировал Тимкин. — Мне вот пятьдесят четыре, а я перестраиваюсь. Помнишь, полгода назад мы дискутировали на эту тему с Майоровым?

— Помню.

— О, как ты его критиковал…Говорил, как мол так, секретарь райкома КПСС, а мыслит по-буржуазному…А Валентин Николаевич-то как в воду глядел. Всё излагал, как сегодня Чубайс. В будущее надо глядеть, студент, в будущее!

Глава третья

1

Глава Красносыльского района готовил материалы к очередной сессии райсовета, когда к нему в кабинет заглянул Сигель. Подлужный, пожалуй, чаще заходил к председателю исполкома за советом, нежели тот к нему. Потому Алексей не без любопытства ожидал услышать причину посещения.

— Не отвлекаю, Алексей Николаевич? — присаживаясь к приставному столику после рукопожатия, осведомился визитёр.

— Что вы, что вы, Иона Абрамович, — ответил ему Подлужный.

— Уж не знаю, кстати, или нет, — как всегда неспешно заговорил гость, — но счёл своим долгом поставить вас в известность.

— Да-да, — насторожился Алексей.

— Вчера умер Гайда Дмитрий Анатольевич. Завтра еду на похороны.

— Ох, ты! — искренне огорчился Подлужный. — А что с ним случилось?

— Обширный инфаркт. Очень уж он тяжело переносил…нововведения, скажем так.

— Спасибо, что сказали. Жаль. Вы знаете, в личном плане я никогда не держал сердца на него. Многие, искренне любившие Родину, не пережили потрясений, — потянулся Алексей к кипе газет и достал оттуда номер «Правды». — Вот, Юлия Друнина покончила с собой…

— «Я только раз видала рукопашный. Раз наяву. И тысячу во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне», — продекламировал Иона Абрамович. — В юности её строки девчонки в альбомы переписывали.

— Трагическая судьба, — ожесточённо потёр лоб Подлужный. — Как она металась в финале жизни. Стала депутатом, но ушла из депутатского корпуса, разочаровавшись в этом…

— Даже стояла у Белого Дома, веруя в нечто светлое, — с несвойственным ему лиризмом, подхватил Сигель.

— А вот чем сердце успокоилось, — словно гадалка, совершил переход Алексей. — Цитирую её отнюдь не поэтические строки из посмертной записки: «Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире,

такому несовершенному существу, как я, можно только, имея личный тыл». И последнее творение поэтессы: «…Потому выбираю смерть.

Как летит под откос Россия, не могу, не хочу смотреть!»

— Н-да-а-а, — протянул Иона Абрамович. — А меня потрясло самоубийство маршала Ахромеева. Ведь фронтовик. Из морской пехоты. В войну дорос до командира батальона. Герой Советского Союза. Всем фашистам зубы повыбивал. Но измена среди своих…А предательство — дело всегда внутреннее …Надломило это его. И он написал, что не может жить, когда Родина погибает и разрушается все то, что он считал смыслом жизни.

— А на смену им идут новые герои, — обобщил Алексей. — Эти…чубайсы, малеи, гайдары…

— Ну, я-то уйду в мир иной со своими кумирами, — вздохнул председатель исполкома.

— Но прежде надо исполнить своё предназначение, — неуступчиво отреагировал Подлужный. — Глубоко скорблю по той же Друниной. И счёл бы за честь великую, если бы она сказала, что я с ней одной крови. Но…Но не надо было так…Надо было стоять на своём посту до конца. И драться за подлинно человеческие ценности.

Сигель пристально посмотрел на коллегу и покачал головой. Будучи интеллигентом, он колебался: то ли сказать собеседнику, что тот — желторотый птенец, чтобы судить таких необыкновенных людей, то ли воздержаться…

К счастью, сомнения Ионы Абрамовича были прерваны внезапным появлением в кабинете директора бумзавода Тимкина.

— А у меня самые последние известия, — без какого-либо вступления, взбудоражено заявил он. — Только не падайте со стульев…

— Только не говорите, что Ельцин на почве белой горячки оставил этот бренный мир, — опередил его Алексей, которому чувство меры в последнее время частенько стало изменять.

— С чего бы это? — пожал плечами Владимир Николаевич. — Тут другое. Холмских умер.

— Час от часу не легче! — воскликнул Сигель.

— С ним-то что?! — столь же бурно откликнулся и Подлужный.

— У него ж диабет, — напомнил Тимкин. — Резко скакнул сахар — и не стало Андрея Андреевича.

— А вы откуда узнали? — как бывший следователь, принялся восстанавливать последовательность событий Алексей.

— Да позвонили из облкомиущества, — присел рядом с Ионой Абрамовичем директор бумзавода, — чтобы заключить со мной контракт. Я им давай толковать про МГО, про Холмских. И тогда выяснилось, что Андрей Андреевич вместе со своим главным юристом…

— …Негашевой Беатой Жернольдовной? — вспомнил грудастого начальника юридической службы Подлужный.

— …С ней, — подтвердил Владимир Николаевич. — Так вот, они средства централизованного фонда перевели на счёт конторы «Сылка-универсаль», где Негашева была распорядителем. И она на рубли закупила валюту. Марки. И заключила сделку с какой-то германской фирмой на поставку продукции. А та оказалась липовой. Короче, сейчас Негашевой занимаются органы. И похоже, что плакали наши денежки…

2

На очередной сессии райсовета должны были рассмотреть всего один