Шрифт:
Закладка:
Да, чуть не забыл, как наслаждался утренним ароматом высокогорной чайной плантации «Пунчака», что на Яве, около Богора. Плескался также ранним утром в чистейшем высокогорном озере Тобо, возникшем в кратере гигантского вулкана на севере Суматры. Пробирался в горах «Пунчак» сквозь нетронутые джунгли, чтобы увидеть редкостный водопад, а затем свалиться с приступом экзотической лихорадки дэнгэ...
Каюсь, не могу не удержаться оттого, чтобы не перебрать в памяти все эти восхитительные моменты... Я, возможно, похож на рыбака, который взахлеб перечисляет всех диковинных рыбин, что попались на его крючок и даже тех, что сорвались. Однако возвращаюсь к прекрасной, но теперь горем убитой Абхазии.
Ныне это — другая страна, народ которой никак не может вернуться к счастливой или просто нормальной жизни. Вспоминаю непременно об этом теплом крае бывшей «Большой России» глубокой осенью, когда московские рынки наполняются мандаринами из Абхазии с их неповторимым чуть кисловатым вкусом. Как хотел бы, чтобы там вновь воцарился мир, созвучный священной горе Новый Афон!
Позже не одним летом я отдыхал в Крыму. Дважды с женой мы путешествовали туда на своем первом «Москвиче», который однажды отказался затормозить на дорожных серпантинах (называли их «тещины языки»). После долгого пути почти рядом с нами — Феодосия, со склона можно видеть ее окраину, а я, потный и запыленный, лежу под машиной и прокачиваю тормоза, жена нажимает педаль. Но починили, доехали... Какой замечательный Золотой пляж за Феодосией, чистейший песок, чистейшее морское мелководье...
Совсем недалеко — Коктебель с его знаменитым домом поэта, художника, искусствоведа и по сути своей мага Максимилиана Волошина, домом, который был задуман им, по его собственным словам, как «колония для художников, поэтов, композиторов, путешественников, в общем, для бродяг в лучшем смысле слова». Еще до революций 1917 года здесь бывали в разное время Горький, Андрей Белый, Мандельштам, Цветаева, Алексей Толстой, Эренбург, Брюсов, Грин, Петров-Водкин, А. Бенуа... Позже в Волошинский «бесплатный дом отдыха» приезжали многие деятели искусства и культуры советских времен, вплоть до смерти Волошина в 1932 году, после чего дом перешел в руки Союза писателей и позже был превращен в дом-музей. В конце 50-х годов, когда мы бывали в Коктебеле, он, к сожалению, был закрыт.
Память о Коктебеле хранит в моем доме небольшая акварель работы М. Волошина «Крымский пейзаж», которую при содействии друга-художника я приобрел в комиссионном магазине в 1976 году (за 120 р.!). Акварель — одна из многих (и похожая на многие, как я убедился, рассматривая позже книгу репродукций волошинских акварелей), но ценная обстоятельной подписью на ней рукой Волошина: «Осень, Коктебель, 17. XI. 29. Другу Османову».
Не раз посещал я Ливадийский дворец в Ялте. Обаяние дворца и его окрестностей знакомо многим. Здесь жила царская семья, и по сей день сохранилась «царская тропа» над морем, по которой особенно хорошо пройти ранним утром. Здесь состоялась историческая Ялтинская конференция глав четырех держав, определявшая в конце Второй мировой войны послевоенное устройство Европы, и не только Европы.
Крым — это и героический Севастополь, город морской славы, крепость, основанная еще при Екатерине II в конце позапрошлого века. Рядом Балаклава, которую англичане пытались захватить во время войны 1854— 1855 годов. Новая Севастопольская оборона — от гитлеровских войск в 1941 — 1942 годах. Я был в Севастополе в 1953 году, когда еще половина города-крепости оставалась в руинах.
Вы спросите, к чему эта ностальгия? А к тому, что сегодня мы должны идти куда-то в новое посольство за визой, чтобы посетить места, которые не так давно были частью единого целого и частью нас самих. И не мы одни. Те же британцы и голландцы ходят за визами на поездку в места, где родились или жили детьми. Но нам хочется жить так же, как теперь живут британцы или голландцы, но в то же время чтобы и недавнее наше большое общее пространство осталось за нами. Прямо по английской поговорке: «Хочу так, чтобы и съесть пирог, и чтобы он остался».
Слушая порой стенания по Крыму, по «истинно российскому» городу-герою Севастополю, вспоминаю, как горевали в свое время англичане по Суэцу, по скале-крепости Гибралтару, по Сингапуру, этой мощной опорной базе британского флота на всем Востоке. Но пережили. Мы не первые и не последние, мы тоже переживем.
Меня не меньше любого другого россиянина потрясли события, приведшие к развалу великой страны, которая по определению была империей или полу-империей или походила на империю. Не в этом дело. И причина не в сговоре троих в Беловежской Пуще, хотя это была позорная страница в российской истории. За одну шальную ночь державу не развалишь! Простого объяснения не найти, даже если долго перебирать осколки разбитой бутылки. Сколько же можно утыкаться в них лицом, не думая о том, что жизнь идет вперед!
Очень важно понять, что та страна, которая осталась, в любом случае — великая страна, не только и не столько своими гигантскими размерами, сколько народом, культурой, историей, тем более что Россия никогда не была империей, жировавшей и пухшей на колониальных товарах и дармовом рабском труде жителей колоний.
Позволю себе высказать здесь суждение о Российской империи.
На исходе XX века многие начитанные россияне стали утверждать, что Россия, Советский Союз — не империя и никогда не были империей. С чего бы такая стеснительность?
Напомню, что в начале века никому в голову не приходило отрицать это. Другое дело, что одни — гордились могучей и обширной Российской империей, а другие — обличали ее как «тюрьму народов».
Большевики, захватив власть, помышляли вначале о мировой революции, и по этой причине империя казалась им ненужной, коль скоро их власть вот-вот распространится на весь мир. Мировая революция, однако, не разгорелась, и тогда под железной рукой Сталина стал строиться и расширяться Советский Союз. Национал-большевизм воссоздал Российскую империю, включая Прибалтику и часть польских земель, а после победы в Великой Отечественной войне стал шаг за шагом «осваивать» Центральную Европу, целился и на Восток.
Верный соратник Сталина