Снаружи значительно потеплело и мы в четыре руки откинули импровизированную крышу. По левую руку от нас неизменно тянулся берег огромного озера, а маячившие впереди дома стремительно приближались. Еще немного и можно будет нормально поесть, а, может, и поспать.

До самого въезда на ближайший тракт, ведущий к въезду в деревню, я видела спины собственных слуг. Широкая грунтовая дорога хоть и была основательно подморожена, но дневное редкое солнце делало свое дело и копыта лошадей частенько выбивали мелкие брызги из грязных лужиц. Первый же дом оказался домом старосты деревни. Главный в Дубровке, названной так за большое количество вековых древесных монстров, приветственно распахнул ворота, завидев дворецкого самого графа.

Мы неторопливо въехали во двор небольшого двухэтажного терема, выгодно смотревшегося на фоне одноэтажных домишек. Наши послушные, но изрядно уставшие коняшки были готовы выплюнуть поводья и самостоятельно скинуть с себя упряжь, лишь бы их отвели в стойло и не трогали минимум до вечера.

– Эк вас плющит, ваша светлость, аж глаза в кучу, – пробормотал Яким, выбираясь из коляски.

Гхм. Я выпрямила спину и перестала коситься на хмурого, но жутко делового Ясеня, отправившегося объясняться со старостой. С ним, в качестве представительной и знакомой артиллерии, отправился Феликс. Уж не знаю, о чем они там договорились, но домочадцы старосты, высыпавшие на крыльцо, перестали глазеть на наш маленький отряд и разбежались по дому готовить комнаты для «госпожи и господских людей».

Ко мне подскочила жена старосты, поклонившись до земли и сообщив, что помогать мне будет её старшая дочь Эля. На мои заверения, что служанка у меня уже есть, женщина сделала жалобное лицо и начала бормотать, что муж де велел угодить леди, а ослушаться обе бабы не смеют, не серчайте, графиня, не прогоняйте дурочку.

Делать нечего, пришлось знакомиться с новой временной горничной. Эля оказалась ровесницей Гретты, только очень бойкой и болтливой. Пока мужики топили баню, девчонка искала наиболее чистую простыню и сливала в крынку густое дегтярное мыло, вываливая на меня ворох сведений.

– А говорят, что погорело ваше поместье, да и вы вместе с ним. Врут, выходит, вы-то вот, не пожрал вас огонь, – логично, и не поспоришь. – Бают, что мертвяков там немеряно! А дядька ездил верхом, кобылу загнал, повернулся еще ночью, грит, что никого не нашел: ни мертвого, ни живого. За что ж так с поместьем господина нашего, а?

– Тот самый дядька, которого сейчас мой помощник допрашивает? – как бы между прочим заметила я.

– Ой! За что допрашивает-то? Дядька и сам рассказать рад, особливо под наливочку. Да и рассказывать-то нечего, в темноте не больно что и разглядишь. Ворогов не встретил, сам по шапке не отхватил и будет с него.

Получается, до деревни новости долетели очень быстро, даже гонца на разведку послать успели. Интересно, как узнали?

– Госпожа хозяйка, вы как мыться изволите: по-черному али по-принцессочьи? Вениками вас хлестать или благоразумие проявить?

– Не стоит, Эля. И париться желанием не горю, пойду, когда протопится.

– Тю, – явно удивилась она. – Будто наш пар вас пронять способен! Вы ж внутри огненных гор ночевать могёте и уши не обгорят.

– С чего ты взяла? – опешила я.

– Так бают, дюже дар у вас сильный, ажно семь из десяти по шкале Кр… Крел… ну, вашей господской, которая уровень дара определяет. В прошлом годе к нам друг графа заезжал, так у него только пять, а он и то пламя мог прямо из рук пускать. Цельный дом спалил и глазом не моргнул, икнул только и еще одну бутыль затребовал. Славно тогда господа погуляли.

– А как отреагировали владельцы дома?

– А что нам реагировать? Ваш батюшка нам новый дом спос... понс... спонсировал, вот. Мой тятя на радостях второй этаж пристроил, стали не хуже бар жить. Так что, ежели вы тоже наливочки захотите, – с намеком подмигнула девчонка, – не стесняйтесь. Только заранее предупредите, чтоб не погорели вместе с хатой.

Уровень моего дара не был исключительным, но в самом деле считался весьма высоким. Как объяснил потом отец, это отчасти способствовало закреплению слегка пренебрежительного прозвища «мирной графиньки» – с таким уровнем дара грех отказываться выступить единым воинственным фронтом против врагов государства.

В целом, это ожидаемо от дочери довольно древнего рода, созданного, когда личное пространство дворян еще носило их фамилию безо всякого преобразования – как у нас, например, просто Аморская земля. Но я бы предпочла среднячок на четыре-пять баллов, мороки было бы меньше.

В бане вкусно пахло смолой и сушеными травами. Меня завернули в серую простыню из грубого льна, усадили на скамеечку и принялись хлопотать, вымачивая веники и готовя чистые тряпки вместо мочалок вместе с теплой водой. От похлопываний березовым букетом увернуться не удалось, как и от ингаляций драгоценным пихтовым маслом, приобретенным женой старосты специально для случайных и очень дорогих гостей, способных подарить новый дом.

Интересное это дело – сауны и бани. Вроде, парят тебя, а выходишь уставшая настолько, будто сама банщицей поработала. По этой причине из бани меня вывели под ручки и завели в сени терема, сгрузив на скамеечку в углу. Ощущая себя вареной сосиской, я устроилась поудобнее, оперевшись на гостеприимную стенку. Фу-у-у-х, хорошо, даже в сон тянет безо всякого обеда и внимания на солнечный свет, пробивающийся сквозь маленькое пыльное окошко.

Убежавшая Эля отправилась мыть Миру, рассудив, что раз я её не шпыняю, как добропорядочная леди, значит, она тоже не последняя мышь в барском доме, взяв с меня честное слово вернуться в девичью горницу как только отсижусь.

Отсидение плавно перетекало в отоспание, увлекая меня в заманчивую страну сладкого сна, когда прекрасно спится и стоя, и в транспорте, и на задней парте в институте. И ни свет, ни ходящие мимо люди, ни громкие голоса не смогли вырвать меня из объятий Морфея, с чем я себя сердечно и поздравила в последнюю секунду.

Пришла в себя, напротив, от тихого шепота, доносившегося из-за двери, ведущей в дом. Тишина, особенно заметная после шума, насторожила меня еще когда сознание металось на границе сна и бодрствования. А окончательно проморгавшись и сообразив, где нахожусь, я вслушалась в чужой разговор.

– И как же теперь? Что будет с графьями нашими?

– Не твоего ума дела,