– Грешен, что так думаю, монсеньор, – согласился приор.

– Ну а человек, о котором просит мой брат, кто он? Знаешь о нем что-либо?

– Из добрых людей, аббат Деррингхофского монастыря писал о нем, я вам докладывал.

– Не помню.

– Он убил в поединке миньона принца Карла фон Ребенрее. И высек на деревенской площади одного из безбожников Гиршей.

– Ах, это он! Я помню, ты рассказывал про него. Он тверд в вере?

– Аббат пишет, что тверд и не алчен. И еще он вырезал вурдалака с его выводком и провел в одном баронстве аудит. Я думаю, что наш благочестивый епископ в союзе с эдаким головорезом натворят таких дел, что у еретиков опять появится повод злословить по поводу святых отцов.

– И что думаешь делать?

– Думаю, что благоразумно не дать свершиться тому, что задумал наш добродетельный епископ. Чтобы не давать повода врагам нашим для хулы нашей.

– И…?

– Выдворю его из города или посажу под замок на пару месяцев, а потом выдворю.

– Угу, – архиепископ на мгновение задумался, – а на кого же ты собираешься опираться, если будешь сажать в подвал добрых и смелых людей, твердых в вере, что достойны самой большой награды. Неужто на ленных рыцарей? Или на свободных рыцарей? Или на солдат, что алчут только серебряные сольдо? Кто станет опорой твоей в трудный час?

Приор растерянно молчал.

– Итак, что ты намерен предпринять? – продолжал архиепископ.

Монахиня намазала ему ноги и теперь заворачивала их в полотно.

– Ну, если мы дадим им то, о чем просит епископ, мы можем получить очередную неприятность. Может, просто отказать солдату в чести? Он уедет отсюда и не будет служить епископу.

– То есть мы откажем епископу, моему брату, в его просьбе и не наградим человека, который этого заслуживает?

– Да, монсеньор, сие будет разумно до тех пор, пока мы не узнаем планов добродетельного епископа Вильбурга.

Архиепископ поглядел на приора тяжелым взглядом и произнес:

– А напомни-ка мне, сын мой, ты ж хорошо помнишь все цифры, когда в последний раз еретики стояли под стенами нашего города, сколько добрых людей прислал нам епископ Вильбурга?

– Кнехтов более тысячи человек, монсеньор.

– С добрым ли оружием были они?

– С добрым оружием, монсеньор. И с хорошим обозом.

– А ленных рыцарей, а других всадников он присылал?

– Присылал, монсеньор, всех рыцарей числом двадцать два, все были с ратными людьми и с холопами. И кирасир более шестидесяти. И от личной охраны епископа жандармы были, семь копий.

– Личной охраны семь копий, значит, от него, – задумчиво повторил курфюрст Ланна, – это все?

– Еще шестьдесят арбалетчиков и шесть двадцатифунтовых кулеврин с огненным запасом. А еще казна пришла от него. Шесть тысяч золотых дукатов, – без запинки выпалил приор.

– А посильна ли помощь эта была, мог ли дать епископ Вильбурга больше?

– Помощь удивительна была для столь небогатого епископства, удивлялись мы все, как благочестивый епископ Вильбурга смог собрать такую рать и столько денег. Думаю, что он отдал все, что у него имелось.

– Угу, угу, – архиепископ смотрел на своего канцлера, – значит, ты помнишь про помощь брата моего и тут же предлагаешь мне отказать вернейшему из подданных моих, брату моему, да еще и посадить под замок человека, что славен подвигами своими?

– Я пекусь о добром имени вашем, монсеньор, боюсь, что богобоязненный епископ наш и его добрый человек свершат то, что упреком будет имени вашему и Имени Матери Церкви нашей.

Взгляд архиепископа становился все тяжелее, и от того на душе приора становилось горько.

– После индульгенций нам бояться упреков не нужно, хуже уже ничего не будет, – архиепископ опять помолчал, размышляя, потом заговорил: – Рано я доверил тебе столь ответственный пост, рано. Да больше и некого поставить, обмельчал народец после такой войны. Нет тонких людей. Давно их не вижу.

Брату Родерику были обидны слова курфюрста. Стоял, теребил четки, глаза в пол. Но, проглотив обиду, глянул на господина своего и спросил:

– Так как же мне поступить, монсеньор?

Курфюрст молчал, глядел на свои завернутые в полотно ноги. Видимо, боль донимала его. Наконец он произнес:

– Головореза моего братца лучше бы убить тихо, да что это даст, братец мой неугомонен. Нового найдет и уже без нашего ведома дело продолжит, сейчас головорезов много вокруг рыщет. За всякую работу берутся, лишь бы платили. А то, что братец воровство затеял, любой скажет, кто его знает. Не может он без воровства и свары. И что имени моему будет укор от дел его, тоже любой скажет, кто его знает. Мы сами деяниями своими даем еретикам палку, которой они и бьют нас. Головорезу достоинство дадим, послезавтра, раз брат просит, медлить не будем. В кафедрале, после утренней мессы, пусть соберутся все мои добрые люди, не менее капитанов, из тех, что сейчас в городе есть… Пусть придут комтуры и божие дворяне тоже. Разошли приглашения. Пиши им, что доброму человеку за дела его даруют звание кавалера. Проси быть.

– Неужто он достоин такой чести, что лучшие ваши люди должны собраться? – спросил канцлер удивленно.

Архиепископ посмотрел на него как на неразумное дитя:

– Брат мой и другие дети мои должны знать, что любая просьба их будет исполнена мной со всеми подобающими мелочами. А иначе, коли буду недостойным сеньором, как мне призывать вассалов, детей моих, под знамена свои?

– Так, значит, мы не станем чинить препятствий добродетельному епископу Вильбурга? – спросил приор удивленно.

– Узнай, что задумал он, и поди прочь, устал я от тебя, – архиепископ махнул рукой.

Приор поклонился так низко, что снова почувствовал едкий запах мази, которой лечили ноги курфюрста. Он вышел из покоев и почти бегом кинулся в свою приемную.

– Молод, глуп, а где взять лучше? – вздохнул архиепископ себе под нос.

А приор добежал до своей канцелярии, где его ждал монах в тишине и одиночестве. Тот сразу понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее, но сказал на всякий случай:

– Монсеньор, ужин давно ждет вас и гостья тоже.

– Гостью гони, не до нее мне сейчас, вино и сыр вели сюда принести. И человеку нашему скажи, что удваиваю плату, пусть от головореза приезжего не отходит, пусть всех своих людей соберет и выяснит, что за дело затеял вильбургский вор-епископ.

– На заре скажу ему.

– Не на заре, сейчас беги к нему. Сейчас. Его Высокопреосвященство раздражены, желают знать, что опять задумал братец его. Всегда, всегда, как дело касается его брата… этого его брата, так жди беды. Как только я письмо от него увидал, так понял, что будет наш господин недоволен.