русский ее отдел (Ира, Вадим Борисов и я), – никто журнал и не сделает». Однако журнал продолжал выходить, но тот ли он? Я вспомнила сколь радостно приветствовал Н. А. меня, в качестве «творца» 5-го тома “Философской энциклопедии”, когда я в начале 90-х впервые попала в Париж, тоже на какое-то теоретическое собрание. «Это – создатель “Философской энциклопедии”!», – представлял он меня кругу «Вестника РСХД (РХД)»; я решительно поправила его, перечислив замечательных коллег, участвовавших в этом деле. Мы сидели в каком-то модном кафе, принесли гору устриц, на которых я боялась даже смотреть. Была идея устроить конференцию на тему юбилея Вл. Соловьёва. Н.А согласился участвовать в ней, намеченной в Москве, в ИНИОНе 26 ноября; под конец, однако, засомневался, сможет ли прибыть сюда в это время. Я заметила, что хотя «перспективы у нас богатые» (как писалось в старом «Крокодиле» по поводу обмелевшего рыбохозяйства), но он, Н.А., переменчив, как ветер. «Это я-то, полстолетия занимающийся одним и тем же!?» – парировал Н. Струве. Подарил 178-й № «Вестника», которого у меня не было. «Вестников» в советскую эпоху мы ждали, как манну небесную. Это было не отдушиной, а распахнутым окном в тот, он же и наш, мир.

Как разочаровывают именитые европейцы; письма Бернаноса в подаренном номере все-таки многословны, и какой бриллиант там же – доклад о. С. Булгакова в 1925-ом году на 1-м съезде РСХД – ум, одушевление. Все сказанное как будто Бог надиктовал.

Около 30-го августа

Только что прибыл Аверинцев, позвонил, был очень радушен. Обычно поглощенный своим задачами, он спросил: «Что ты сейчас делаешь, пишешь?». Какое «пишешь»!

«Меня раздражает, – говорил он, – потеря памяти в конце тысячелетия и что уходит из сознания смысл. В Ватикане в отличие от папской курии социальных наук, где все еще говорят на своих языках: философия, богословие, социология, есть люди, как я, неопознанных занятий. Когда меня спрашивали об этом, я сказал, что затрудняюсь сказать, кто я собственно: филолог или, может быть, кто-нибудь еще. Вероятно, я бы занимался религиозной философией, если бы это было возможно в те времена. Вот Фоменко, он означает пропажу истории, это болезнь Альцгеймера, амнезия, перешедшая из личного недуга в общественный. Это все равно, что сказать, что у вас не было мамы; это революционный переворот в науке. У народов чудовищный зуд самообливания грязью под флагом борьбы с реликтами нацизма; сатанинский экстаз безумной, сумасшедшей лихости».

Спрашивал, за кого голосовать.

4 октября

Звонил из Германии Саша, никогда не забывая в мой день пожелать мне много сил в борьбе. Позвонил как всегда Сережа: «Я душевно с тобой. Желал бы, чтобы твои труды (какие это труды?! – я) и твои друзья тебя радовали». Я ответила, что это вот уже осуществляется в его пожеланиях.

Аверинцев в сомнениях, размышляет, действительно ли ему застилает глаза принадлежность к академическому сообществу, склонному раскланиваться перед чиновничеством?

4 ноября

Прочитала в «Воплях» № 5 статью Сережи о Трёльче. Это же австрийский Борис Поплавский, подумалось мне, или мог бы им быть! Возможно он, действительно, достоин многоплановой раздумчивости Аверинцева… Все зависит, конечно, от качества его стихов, которых я, сугубо русскоязычная, оценить не могу. Но, не подозрительна ли, подумалось мне, моя подозрительность везде находить переклички, сходства и заимствования и перекрашивание не только порося в карася, а уже и в бегемота. Не мания ли? Однако, читая некоторые статьи, проникаешься мыслью, что в иных случаях мы и не должны много понимать. Не рассчитаны они на это.

10 декабря

День моей мамы и день рождения Сережи. Ира нажелала ему много замечательных вещей, прибавив, что недаром он родился в день Знамения Господня. Я добавила пожелание «обострять» постановку вопросов, он согласился, признав пожелание уместным.

Позже Сережа по телефону за несколько часов до отлета спрашивал о положении в «Новом мире» после проведения там «мозгового штурма», на котором я была: о дальнейшем курсе журнала перед лицом резкого сокращения подписчиков. И что надо было бы тут подчеркнуть (Аверинцев был в отлучке во время «штурма»). Я в реферативном стиле рассказала, что слышала и что поняла. Руководство заявило новую установку, суть ее – в смене вех: в «гонениях» на старые интеллигентские читательские, «традиционные» кадры, на публикацию длинных теоретических, «несовременных» рассуждений, на отсутствие захватывающего молодежь «чтива» вплоть до детективов. Сережа с женой Наташей где-то прочитали или слышали, что руководство «НМ» мечтает о цветных картинках в журнале.

А. Безансон совершил переход от антисоветизма к русофобству (впрочем, и всегда таким был), а у Солженицына, вернувшегося на родину, антикоммунизм стал временно заслоняться антиельцинизмом. В неолиберальном лагере не вспоминают, кто подбивал Ельцина на суверенизацию России и даже предлагал разделить ее на 52 части. Неприятие России и развело «передовых интеллигентов» с первым ее президентом, подвергшимся травле по всем российским СМИ. Само собой вспоминается пушкинский «Полководец»: «Как часто мимо вас проходит человек…».

Прибыл из Австрии Аверинцев, делал доклад на филологическом факультете МГУ, дошел до кое-чего из нашей с Ирой тематики (в сб. «Summa ideologiae» ).

2000

1–2 января

Сережа звонил второй раз с Новогодними поздравлениями. Поговорили о смене «высшей власти», о Ельцине, которому С. симпатизирует, в частности и потому, что тот не «косит» под интеллигента, что портило Горбачева; и еще он не нервный, каков М.С., «который всегда был недоволен, когда кто-то говорил: “почему не он это говорит?!” А нервозность фатальна для политика». Путин ему не показался; только нетемпераментный и расчетливый человек мог сказать «мочить». И это делает его чужим.

Сережа спросил, что надо смотреть по ТВ.

Он смягчился к французской нации, ее самодовольству. Оно оберегает француза от свирепого самооплевывания (как немецкого, русского и прочего человека). Опять вспомнил о благословенном народе Италии, где беатификация папы Пия собрала людей вплоть до Тибра.

8 января

По поводу Ельцина: Ира сказала Сереже: «Я гляжу на лицо, мне background безразличен, тем более что многие маркированные партийные посты были субститутами государственных должностей». Да, Ельцин – строитель и в качестве партсекре-таря был фактически губернатором области. Ельцин изнутри возненавидел коммунизм, как редко кому удается, и сумел свалить его. И великодушно помилованные им его смертельные враги из коммунистического лагеря также возненавидели Б.Н. и, пользуясь подаренной им свободой, принялись все больше разжигать в обществе ненависть к президенту и команде реформаторов. В процесс яростно включились СМИ, ведущие наступление на Ельцина. Однако свою идеологическую ненависть коммунисты маскируют заботой о жизни народа, разоренного, будто бы, «развалом» страны вследствие реформ нового строя. Своего рода, «партия в условиях подполья», но вылезшие на поверхность коммунисты чувствуют уже себя в