Так началось наше ученье. Наука давалась нам тяжело. Особенно трудно стало после того, как мы научились писать на грифельных досках палочки простые и палочки с хвостиком, осилили азбуку и получили буквари.

Вернувшись из школы, мы собирались втроем, открывали свои буквари и пытались прочесть заданное нам. Пробовал читать Степка, потом Андрюшка. Оба отчаянно морщили лбы, но ничего у них не получалось: буквы не складывались в слова. Тогда пробовал читать я, но и мне это оказывалось не под силу.

- Ну что, ребята, сели на мель? - спрашивал мой брат, Терентий, наблюдавший за нами со стороны.

Хотя сам он и бросил учиться, но интерес к букварю у него был большой.

Подходя к нам, он начинал читать по складам нараспев, но вскоре, вспотев от напряжения, отходил прочь и говорил смущенно:

- Отвык уже, давно не читал.

Пытались мы читать и все втроем, в один голос, и все равно без толку. Наконец было решено, что как ни крути, а без помощи Федьки не обойдешься. Он уже второй год ходил в школу и считался в нашей деревне самым наторелым в грамоте парнем. Явившись на наш зов, Федька усмехнулся, взял букварь и велел нам следить за его пальцем и повторять слова, которые он будет читать. Он читал быстро, мы втроем дружно повторяли, не вникая в смысл слов, и скоро наш небольшой урок был выучен на память.

На следующий день учитель спросил:

- Ну кто, ребята, выучил урок?

Я первый поднял руку, и учитель вызвал меня. Раскрыв букварь, я стал водить пальцем по буквам, но читал не по буквам, а на память, и вдруг я получил щелчок в лоб и разом услышал грозный голос учителя:

- Ты что, мерзавец, читаешь?

От испуга у меня язык колом стал во рту.

- Чи-таю у-рок, - наконец ответил я заикаясь,-

- Я тебе дам урок! Кто научил?

- Фе-дька! - икнул я со слезами на глазах« Учитель шагнул к Федьке:

- Ты учил?

Федька не стал отнекиваться.

- Ах ты, щенок! Мерзостям учишь своих товарищей!

Михаил Ильич, схватив Федьку за волосы, потащил его в угол и поставил на колени:

- Стой, дурак, за то, что учишь мерзостям!

Затем учитель и меня вытащил за волосы и тоже поставил на колени:

- И ты, дурак, стой за то, что повторяешь мерзости!

Мы стояли с Федькой на коленях рядом, и Федька исподтишка тыкал меня в бок кулаком за то, что я выдал его.

- Какой дурак говорит учителю правду! - смеялись потом надо мной все в классе.

На другой день я проснулся больной. Наступила уже холодная, сырая осень, а у меня не было во что обуться. Не хотелось выходить босиком из избы, но Степка и Андрюшка пришли за мной, и, побоявшись, как бы они нё стали грамотными раньше меня, я побежал с ними в школу. На половине дороги у меня закружилась голова, и я упал. Перепуганные ребята подняли меня и помогли мне добраться обратно домой.

- Что, отучился, видно, сынок? - спросил меня отец.

- Ученье не убежит. Посиди, Васенька, эту зиму дома, - сказала мать.

Я слег и пролежал до середины зимы.

Терентий, сочувствуя мне, говорил:

- Не в пользу Ваське пошло ученье… Еще, того гляди, помрет.

Кто знает, чем я тогда болел! Лечила меня одна бабка, лечившая всех в нашей деревне. Сначала она поила меня каким-то снадобьем собственного приготовления: брала крынку воды, покрывалась полотенцем, что-то вынимала из узелка, клала в крынку и, пошептав, давала мне попить из нее. Должно быть, от этого лечения у меня страшно разболелся живот. Тогда бабка испробовала на мне другое средство: задрав рубаху, приставила к моему животу скалку и так крутанула ее, что я, с криком вскочив с постели, стрелой вылетел на улицу и, не оглядываясь, промчался босиком по снегу до края деревни и только тогда оглянулся, не гонится ли за мной чертова бабка со скалкой.

- Ну что, перестало болеть? - спросила бабка, когда я, продрогший на морозе, вернулся в избу.

- Перестало, - сказал я, с ужасом глядя на скалку, которую она крутила в руке.

Боль действительно утихла, но перед глазами у меня все быстрее и быстрее кружились разноцветные круги, и я поспешил улечься на свою постель, постланную на полу в углу избы. Должно быть, я долго пролежал тогда без сознания. Очнувшись, я увидел отца, вернувшегося из леса. Он стоял в армяке, склонившись надо мной.

- Что, парень, болен еще или так лежишь? - спросил он.

- Так уж лежит, - ответила за меня мать. - Спасибо бабке: выходила парня - на улицу уже босиком выскакивает.

Степка и Андрюшка часто заходили проведать меня. Школу они бросили.

- А ну его к черту, такое ученье! Еще захвораешь и помрешь, - говорил Степка.

- И собака не станет бегать в школу в такой холодище, - вторил ему Андрюшка.

У них тоже не было зимней одежды и обуви.

ОВЕЧИЙ ПАСТУХ

Задолго до наступления весны дома стали говорить, что меня надо отдать в пастушки. И я тоже думал: «Хорошо бы пойти в пастушки! Кормить будут лучше, чем дома, а главное - заработаю себе на бахилы и пальто. Как хорошо будет тогда ходить зимой в школу!»

Хоть и горек оказался корень ученья, а хотелось вкусить плодов его.

Ранней весной все мужики и бабы деревни собрались на улице нанимать пастухов. Нужны были пастухи для лошадей, коров и овец. Меня наняли пасти овец. За лето мне положено было восемь рублей и три сбора хлеба по домам, кто сколько даст.

Обучить меня пастушеству поручено было коровьему пастуху Игнашке. Он позвал меня к себе в избу, посадил за стол и стал важно поучать:

- Пастушество, Васька, дело не плевое. Без понятия браться за него нельзя. Утречком, прежде чем выгнать скотину в лес, надо ее сосчитать. А потом гляди в оба, чтобы она, подлая, не пролезла в изгородь на полосу! А то попробует вкусного хлеба и станет блудить да за собой других овец тащить, и получишь ты от хозяина большое неудовольствие себе.

Наступил мой первый пастушеский день. Накануне я забегался с ребятами и поздно лег спать. На рассвете сквозь крепкий сон до меня