рыканьем наводят страх и трепет на все живое в губернии. В ответ на это Клавдия Ивановна сказала мужу, что раз так, то все живое должно прятаться, сидеть потише. И они начали спорить.

Мы с Потаповым переглядывались: о какой буре идет речь и почему, если буря поутихла, все должны сидеть потише, а Львовичи могут рыкать?

Многое в начавшемся за столом споре было для нас непонятно, но мы жадно прислушивались к нему, чувствуя, что разговор идет о нас, о том, что нас ждет в пути, о котором говорил Алексей Петрович.

То, что путь нам предстоит далекий, нас только радовало. Мы с Потаповым всегда думали, что если идти, то чем дальше, тем лучше, даже тогда, когда еще не знали, куда и зачем идти.

Прошло еще много лет, прежде чем мы поняли, что Алексей Петрович говорил о революционной буре 1905 года, задевшей краем и наши северные, затерянные в лесах деревни.

Был уже поздний час, когда мрачный сторож Алексей открыл нам калитку и мы вышли на улицу. Пока мы сидели у инспектора, поднялась метель. Недавно расчищенные в ожидании приезда губернатора улицы снова занесло.

На Троицкой, где горели фонари, еще можно было пройти по тротуару, а на окраине, возле нашего общежития, приходилось шагать в темноте прямо по сугробам.

- Давай быстрей! - подгонял меня Потапов, думая, что, может быть, мы еще успеем и к казенному чаю в общежитии.

Он шагал легко. Я пыхтел изо всех сил, стараясь не отстать от своего друга, с которым нам предстояло еще шагать и шагать.

Примечания

1

1 Деревенское прозвище отца.

2

2 Белым генералом называли Скобелева.