Выйдя из чайной, мы остановились посреди площади в горестном раздумье: как нам теперь жить без книг?

- Жаловаться надо, - вдруг решительно сказал Потапов.

На кого жаловаться? На Удава? Мне и в голову не приходило, что на Удава можно жаловаться. Какие на него могут быть жалобы, раз он поставлен над нами начальником!

- Так ведь он начальник, - сказал я.

- Ну и что из того, что начальник? - сказал Потапов. - А кто старше: надзиратель или инспектор?

Надзиратель по своей службе у воинского начальника носил офицерские погоны, а у инспектора погонов не было, и поэтому мне трудно было ответить на этот вопрос. Но все-таки, подумав, я ответил, что инспектор будет постарше.

- То-то! - сказал Потапов. - Вот инспектору и пожалуемся. Чего нам бояться?

Но жаловаться инспектору нам не пришлось. На другой день Алексей Петрович сам заговорил с нами.

Если ученик отвечал ему на уроке слово в слово по учебнику, он обычно, поглядывая на нас с Потаповым, спрашивал:

- Может быть, кто-нибудь хочет ответить своими словами?

- На этот раз вызвался отвечать я. Похвалив меня за ответ, Алексей Петрович сказал:

- А говорят, что чтение оказывает на вас вредное действие. С индейцами будто воюете по ночам.

Ребята, жившие с нами в общежитии, стали кричать:

- Они, Алексей Петрович, со всеми подряд воюют – и с индейцами и с бледнолицыми!

- Как ночь, так Васьки путешествуют и по воде и по суше!

- Васькам снится, что крокодилы пооткусывали им головы!

Алексей Петрович весело поглядывал на нас, а потом сказал:

- Ну, раз крокодилы пооткусывали вам головы, придется мне вас, голубчики, посадить на книжную диету.

И он нам «прописал диету». В библиотеке при чайной снова стали выдавать нам книги, но не любую, какая нам понравится с виду, а по списку, составленному инспектором, и только по одной книге в неделю.

Первое время мы от этой диеты очень страдали - книжки выдавали нам тоненькие.

Ребята говорили Алексею Петровичу:

- Васьки наши совсем отощали - никак к книжной диете не привыкнут.

- Ничего! Лишь бы они к отцу протоиерею привыкли! - смеялся Алексей Петрович.

На уроках закона божьего нам по-прежнему не везло. Когда законоучитель задавал вопрос всему классу, надо было поднять руку и молчать, пока он сам не вызовет того, кого захочет. А Потапов не мог удержаться, чтобы не вскочить:

- Я знаю, отец протоиерей!

И я, по привычке, усвоенной в волостном училище, тоже вскакивал. А отец Владимир не выносил, когда ученик вскакивал без его вызова.

- Марш в угол, якалки! - кричал он нам.

И мы вместе шли в угол и стояли в углу рядышком в ожидании, что скоро кто-нибудь, отвечая урок, запнется. В таких случаях отец Владимир прежде всего обращался к одному из стоящих в углу якалок:

- Ну ты, якалка, отвечай дальше!

Горе было якалке, если он тоже запнется на каком-нибудь слове: верный кол в журнале. Но, если якалка отвечал хорошо, батюшка говорил ему:

- Садись, якалка, и молчи.

Один из нас, кому повезло, садился за парту, а другой ждал в углу, пока еще кто-нибудь запнется.

Ко всему можно привыкнуть, и мы постепенно привыкли и к отцу протоиерею, и к книжной диете, и мало ли еще к чему.

За счет нашего харча надзиратель Удав откармливал двух кабанов какой-то особой породы, которых Домна называла «немцами». Если за обедом мы просили добавку, Домна говорила: «Стану давать вам добавку, так немцев нечем будет кормить».

Мы поднимались из-за стола голодные, а наша кухарка выливала оставшийся в чугунах суп с кашей в помойное ведро и уносила его надзирательским «немцам».

Как мы в первое время ненавидели этих жирных кабанов! Попробуй тут стерпеть, чтобы не пхнуть их ногой, если ты голодный, а они у тебя на глазах пожирают суп с кашей, вылитый Домной на дворе в корыто, а потом, довольно похрюкивая, расхаживают оба по двору, словно действительно какие-то важные немцы!

А ведь привыкли, смирились и даже, чтобы задобрить кухарку, стали помогать ей откармливать этих «немцев» - после обеда сами носили им свой суп с кашей в помойном ведре.

Как это ни странно, но труднее всего было привыкнуть к городской воде.

Деревня не баловала нас ни хлебом, ни кашей, зато вдосталь давала похлебать студеной родниковой водички. В воде мы научились понимать толк, брали воду не из каждого родничка, а только из того, в котором вода была особенно вкусной.

В Пудоже воду возили нам пожарники с реки; стояла она у нас на кухне в грязной бочке.

Я пил и плевался, а Потапов только глядел на меня и морщился.

Он долго таскал меня с собой по дворам в поисках колодца с вкусной водой, и мы с ним из всех колодцев в городе перепробовали воду, пока наконец не убедились, что такой воды, какую мы пили у себя в деревне, в городе не найдешь.

Бабы у колодцев сердились, что мы хаем их воду, говорили:

«Чего врете, баловники?»

«Вода, может, и ничего, а настоящего вкуса в ней нет», - говорил Потапов и объяснял пудожским бабам, какой должен быть вкус у воды.

Искали мы и родники в лесу, в оврагах, но поблизости от Пудожа родников не оказалось.

Однажды, вернувшись из лесу после долгих поисков родника, мы увидели пожарного, въезжавшего с бочкой в наш двор. Нам очень хотелось пить, и, когда пожарный вытащил из бочки пробку, мы, оттолкнув Домну с ведрами, жадно прильнули ртами к холодной струе воды, полившейся из бочки. Домна едва отогнала нас - такой вкусной показалась нам после долгих и бесполезных странствий по лесу мутная речная вода.

С тех пор каждый раз, когда пожарный въезжал с бочкой к нам во двор, мы выбегали его встречать и торопились, прежде чем Домна подставит под бочку ведра, подставить свои рты.

Пожарные уже знали, что мы большие любители свежей водички, и разрешали нам самим вытаскивать из бочки пробку.

ПАРАД В ПУДОЖЕ

В воскресенье к завтраку, кроме куска ржаного хлеба, мы получали по копеечному калачу. А после завтрака, как только с другого конца города доносился удар соборного колокола, нас строили во дворе и вели под командой к обедне.

В соборе у нас постоянное место - позади клироса. Мы уже выстроились