Няня смеялась редко, но тут она фыркнула от смеха:

— Ну ты скажешь!

Мод запуталась, ей было не по себе. Это же Бог посылал младенцев, так при чем тут папа?

Глава 4

Вскоре после девятого дня рождения Мод отец повез маман в Брюссель в гости к ее дяде, и самое удивительное было в том, что Ричарда и Мод тоже взяли.

Поначалу Мод чуть с ума не сошла от волнения. Она никогда не ездила дальше Бери Сент-Эдмундса. Но «заграница» обернулась сплошным разочарованием. Моря она совсем не видела, потому что было темно, а в Брюсселе все было точно как дома, потому что няня приехала с ними и правила были всё такие же.

Больше всего ей запомнились три вещи: двоюродный дедушка Бертран, кулон со стрекозой и фарфоровое крыло.

Папа сказал, что двоюродный дедушка Бертран вульгарный. А Мод он понравился, потому что он разрешал маман играть на рояле. Та музыка, которую играла маман, Мод слегка озадачила, потому что до сих пор она слышала только церковные гимны. Но она очень гордилась матерью.

Кулон со стрекозой она получила от маман в качестве запоздалого подарка на день рождения. Он был из синей эмали с хризолитами — первое собственное украшение Мод. Больше всего ее порадовало, что маман не забыла, как она любит стрекоз.

А фарфоровое крыло Мод нашла сама. Однажды днем, когда отец ушел в библиотеку читать про даму по имени Элис Пайетт, маман повела Ричарда и Мод в парк, где она сама играла в детстве.

Парк представлял собой просто пыльную площадку, заросшую жесткой бурой травой, но по соседству с ним оказалось церковное кладбище, окруженное чудесными деревьями. Пока ужасный Ричард закатывал истерику, а взрослые с ним возились, Мод протиснулась сквозь отверстие в решетке и отправилась исследовать местность.

Кладбище ее просто очаровало. Оно ни капли не напоминало кладбище возле церкви Святого Гутлафа. На каждой могиле был милый овальный портрет погребенного в ней человека, а могилы детей украшали венки из лилий, в которые были вставлены фигурки фарфоровых ангелочков. Мод заворожили крылья этих ангелочков. Они были рубиновые, сапфировые и изумрудные, как у бабочек на картинах, которые дома висели в гостиной.

Мод встретила девочку своего возраста и на ломаном французском выяснила, что ее мать пришла прибрать семейную могилу. Мод никогда не любила кукол, но те, которыми играла эта девочка, ее заинтересовали. Дело в том, что мать девочки, вероятно, не могла себе позволить настоящих кукол, поэтому та взяла несколько фигурок из могильных венков и молотком отбила у них крылья.

Мод нашла в траве отбитое крыло. Оно было блестящее, светло-голубое, расчерченное темными линиями так, чтобы получались перья. Крыло заставило ее вспомнить о гусях, пролетавших над болотом.

Она только-только успела сунуть его в карман пальто, как над ней нависло рыхлое красное лицо няни.

— Так вот ты куда делась!

* * *

Мод с позором отвели обратно в дом двоюродного дедушки Бертрана. Даже маман была недовольна.

— Папе мы не скажем, — сказала она сурово. — Он придет в ужас, если узнает, что ты играла на католическом кладбище.

Мод очень хотелось показать маман крыло. Поэтому вечером в постели она положила его на подушку, так чтобы маман его увидела.

Мать посмотрела на крыло, потом на Мод:

— Оно тебе очень-очень нужно?

Мод кивнула.

Маман отвела волосы со лба дочери.

— Тогда я его не видела, — прошептала она.

— Но я же его украла, — прошептала в ответ Мод. — Я его нашла в…

— Не говори этого! Если о чем-то сказать вслух, оно становится реальным. Я этого не видела. Мы не будем об этом говорить. Этого не было. Entendu?

— Entendu, — сказала Мод, борясь с сомнением.

Она воровка. Она нарушила одну из десяти заповедей. Но, если верить маман, этого не было.

* * *

Ночью, перед тем как уснуть, Мод загадала на фарфоровом крылышке желание, чтобы папа завтра весь день провел в библиотеке.

Ее желание сбылось в таких масштабах, что она и представить себе не могла. Папа решил остаться за границей для продолжения исследований и послал их домой одних.

А дальше было еще лучше. Вскоре после того, как они вернулись в Вэйкс-Энд, Ричард заболел ревматической лихорадкой. Через несколько недель опасность миновала, но за ним все еще нужен был постоянный уход. Маман и няня были все время заняты, и Мод нужно было всего лишь не попадаться им под ноги.

Это было самое вольное и счастливое время в ее жизни. Маман ни разу не болела, а Мод, если каждый день делала свои до смешного легкие уроки и не опаздывала к столу, была свободна.

Свободна!

Она помогала Коулу в саду, и он научил ее, как класть четыре семечка в каждую ямку: «Одно для грача, одно для сороки, одно сгниет, одно вырастет высоко».

Она проводила много времени на берегу канала, шедшего вдоль границы поместья, и в один памятный день заметила в тростниках выпь. Птица уставилась на нее мрачным желтым глазом, и Мод поняла, что встретила духа болот.

Ей всегда нравилось, как Вэйкс-Энд выглядит снаружи. Его неровные крыши покрывали пятна оранжевого лишайника, а слуховые окна чердаков торчали, словно брови на лохматом зеленом лице, покрытом плющом. Плющ служил Мод надежным укрытием, а теперь она подружилась с теми существами, которые жили в нем: осами, пауками, целыми семействами воробьев. Она лежала в постели, глядя, как ржаво-зеленый свет пробивается сквозь листья, и слушая, как топают по крыше сороки. В старом доме жили тысячи созданий природы, и даже папа не мог их выгнать.

Весна закончилась, началось лето, а папа все не возвращался.

Становилось жарче, и Мод начала страстно завидовать деревенским детям, которые бегали босиком. Доктор Грейсон говорил, что детям полезно потеть, поэтому она всегда была закутана в целый ворох одежды: тесный кожаный нагрудник для защиты легких, две фланелевые нижние юбки, юбку из камвольной шерсти, кофточку, жакет, чулки, ботинки на пуговицах и черную соломенную шляпу, лак на которой от солнца становился липким и начинал пахнуть.

Однажды в особенно жаркий день, когда ее не было видно из дома, Мод осмелилась снять шляпу. Ничего не случилось, и она распустила волосы и расчесала их пальцами. Ветерок приятно холодил кожу головы. Папа и доктор Грейсон были бы в ужасе.

На следующий день Мод расшнуровала нагрудник и засунула его за ящик в упряжной. С тех пор она носила его только к столу. Потом она избавилась от